Сочинения
Шрифт:
– Кушать подано.
– Доложите барину.
– Барон не обедает дома, – отвечал слуга.
Возможно ли описать те нравственные мучения, какие переживала молодая двадцати трехлетняя женщина, сидя одна в громадной столовой античного отеля, пользуясь услугами безмолвных, в подобных случаях, слуг.
– Скажите заложить лошадей, – вдруг сказала она, – я еду в Итальянскую оперу.
Сабина надела восхитительный туалет. Она хотела появиться одна, сияющей, радостной и счастливой. Несмотря на мучения, причиненные ей письмом, она твердо решила победить, возвратить себе Калиста лаской, нежностью и покорностью агнца. Она мечтала обмануть весь Париж. Она любила
Для баронессы настало теперь время особенно сильных мучений, свойственных аристократкам. Когда вы встречаете ревнивых, несчастных страдающих женщин, руки которых покрыты золотыми змейками, с бриллиантовыми головками; с чудными ожерельями на шее, с восхитительными аграфами, приходит ли вам в голову, что змеи эти жалят, что ожерелья полны яда, что все эти на вид мягкие оковы жгут нестерпимо тело. Какою дорогою ценою приобретается эта роскошь. Женщины в положении Сабины проклинают удовольствия и богатство. Они не замечают ни золоченых зал, ни шелка, ни мебели. Экзотические цветы обращаются для них в крапиву, благоухания теряют свою прелесть. Искусно приготовленные кушанья как ячмень царапают им горло, и жизнь принимает вид Мертвого моря. Двух-трех примеров достаточно, чтобы вполне обрисовать подобное состояние женщин, и каждая из них испытывает одни и те же ощущения.
Уверенная вполне, что у нее есть соперница, Сабина зорко следила за Калистом. Когда он выходил, она смотрела на него, стараясь отгадать, как проведет он день. С каким настойчивым терпением предается сама женщина этой невыносимой для нее пытке раскаленного железа. Сколько было радостей, если Калист не ехал в улицу де Шарт. При входе мужа, она разглядывала его прическу, глаза, лицо, до мелочей интересуясь всем и до тонкости разбирая его туалет. В таком состоянии женщина, конечно, теряет благородство и достоинство. Эти мучительные исследования, скрытые в глубине души, подтачивали нежный корень чудных цветов доверия, заставляли меркнуть золотые звездочки любви и отнимали все прелести воспоминаний.
Как-то Калист был не в духе, остался дома, придираясь во всему, Сабина сейчас же сделалась вкрадчивой, ласковой, веселой и остроумной.
– Ты дуешься на меня, Калист? Я плохая жена? Что тебе не по вкусу здесь? – спрашивала она мягко.
– Ах, – говорил он, – эти комнаты так неуютны, так пусты, вы не умеете обставить их.
– Что же не хватает здесь?
– Цветов.
– Значит, – думала про себя Сабина, – мадам Рошефильд любит цветы.
И через два дня чудные цветы отеля дю Геник удивляли весь Париж.
Через некоторое время, как-то вечером Калист жаловался на холод. Он ежился на козетке, оглядывался кругом, как бы ища чего-то. Сабина долго не могла догадаться, что означала эта новая фантазия, так как в отеле и коридоры и лестницы отапливались калорифером.
Наконец, через три дня ей мелькнула мысль, что у соперницы должны быть ширмы, которые придают полусвет, выгодный для увядшего лица. Сабина приобрела чудные зеркальные ширмы.
– Что будет дальше? – думала она. Запас выдумок соперницы еще не истощился. Калист ел так неохотно дома, что выводил из себя Сабину. Он проглатывал два-три кусочка чего-нибудь и возвращал тарелку лакею.
– Разве не вкусно? – спрашивала Сабина, огорчаясь, что все ее хлопоты и переговоры
– Нет, ничего, – отвечал он, – только я сыт, мой друг.
Женщина, сжигаемая страстью, желающая, как Сабина, во что бы то ни стало победить соперницу, часто переходить границу. Эта усиленная горячая борьба отражалась не на одних наружных, видимых вещах, но действовала и на внутреннее душевное состояние. Сабина начала тщательно заниматься своими манерами, туалетом, она наблюдала за собою в малейших проявлениях своего чувства.
С месяц возилась Сабина со столом. При помощи Мариотты и Гасселена она пошла на водевильную хитрость, чтобы узнать, какие кушанья готовит Калисту маркиза Рошефильд. Гасселен заменил мнимо больного кучера, вошел в дружбу с кухаркой Беатрисы, и Сабина начала приготовлять Калисту те же кушанья, только в лучшем виде.
– Что тебе? – спрашивала она.
– Ничего, – отвечал Калист, стараясь что-то отыскать на столе.
– Придумала, придумала, – говорила на другой день Сабина. Калист искал толченых майских жучков, это английское снадобье продается в аптеках в виде масла; маркиза Рошефильд приучает его ко всем пряностям!
Сабина приобрела и это, но все же не была в состоянии уследить за всеми выдумками соперницы.
Так жили Они несколько месяцев. Борьба заставляет изыскивать средства, этого требует жизнь. Раны и боли переносятся терпеливее, чем пренебрежение и равнодушие; это своего рода нравственная смерть.
Терпение у Сабины истощилось. Как-то вечером она надела свой лучший туалет, думая превзойти соперницу; Калист увидев ее, усмехнулся…
– Как ни старайся, мой друг, – сказал он, – а ты все же останешься только красивой андалузкой.
– Увы! – отвечала она, падая на козетку, – я не в состоянии обратиться в блондинку, но если это будет продолжаться, я скоро буду иметь вид тридцатипятилетней женщины!
Она не поехала в итальянскую оперу; оставшись одна дома, она вырвала цветы из прически и растоптала их. Платье, шарф и весь ее туалет полетел на пол, подвергаясь той же участи.
Сабина напоминала собою пойманную дикую козочку, которая рвется из силка, пока не наступит смерть. Она легла. Вошла горничная. Можно себе представить ее удивление.
– Ничего, – говорила ей Сабина, – это все барин наделал.
Несчастные женщины так часто прибегают к уловкам и маленьким обманам, когда затрагивается их женское самолюбие. Сабина худела, горе снедало ее, но из взятой на себя роли она не выходила. Лихорадочно возбужденная, с готовыми всегда сорваться с губ жестокими словами, внушаемыми ей горем, Сабина сдерживала блеск метавших молнии чудных, черных глаз, придавая им выражение нежности и покорности. Истощение Сабины делалось заметным. Герцогиня, любящая мать, несмотря на благочестие, которое становилось в ней все более и более португальским, пугалась, как бы болезненное состояние Сабины не довело ее до смерти. Связь Калиста с Беатрисой была ей известна. Она уговорила дочь приехать в ней, думая облегчить ее сердечную рану и удалить от новых страданий. Не желая посредников между собою и Калистом, Сабина долго скрывала свое горе, уверяя, что вполне счастлива. В ней опять заговорила гордость. Но через месяц, окруженная ласками матери и сестры Клотильды, она рассказала свое горе, призналась в своих муках, проклинала жизнь и говорила, что с радостью ожидает смерти. Она просила Клотильду, не желавшую выходить замуж, заменить мать маленькому Калисту, который, по ее мнению, был так красив, что красоте его могли бы позавидовать все члены королевского рода.