Сочинения
Шрифт:
А Божественный Дионисий говорит, что и священные оные таинства не совершали бы, и сами не имели бы силы, если бы не была предложена священная трапеза, тем менее возможно, чтобы труд и правда человеческая могли отпускать грехи и производить что–либо подобное. Хотя одно из Священных таинств людей, сознавших свои грехи и исповедавшихся пред священником, освобождает от великой ответственности пред Богом Судиею. но и оно не может быть действенно, если не будут они вкушать священной вечери. Потому омываемся мы однажды, а к трапезе приступаем часто, потому что каждому человеку случается прогневлять Бога, а для того, чтобы искушаемые освободились от осуждения, им нужны покаяние, и труды, и победа над грехом. Но что можно сделать против греха, если одно только врачевство предложено для человеческих зол? Ибо как хорошая маслина, будучи привита к дикой, сразу переменяет ее свойства на свои, и плод бывает уже не такой, какой свойствен дикой маслине; подобным образом и правда людей сама по себе не ведет ни к чему, а для соединившихся со Христом и приобщившихся плоти и крови Его, тотчас делаются возможными высшие из благ, отпущение грехов и наследие царства, что составляет плод правды Христовой. Ибо как от священной трапезы получаем мы тело Христово, тело благ превосходящих, так посему и правда наша бывает отсюда правдой Христоподобной. Ибо нужно думать, что изречение: тело Христово есмы, и уди от части (1 Кор.12:27), сказано не об одном теле, но справедливее изъяснять его об общении в душе и ее действований. Посему и словами: прилепляяйся Господеви, един дух есть (1 Кор.1:17) обозначается, что общение сие и существование состоит преимущественно в уме и душе. Для сего не одним телом облекся Он, но принял и душу, и ум, и желание и все тому подобное человеческое, дабы можно было всецело соединиться с нами, и всецело обитать в нас, и нас разрешить в себя, со всем нашим соединяя все свое; почему с согрешающими Он несообразен и несоединим с ними, ибо в сем только общее у нас с Ним. Ибо и все прочее и принять от нас человеколюбие, и сообщает нам человеколюбиво. Ибо в одном случае нужно было Богу снизойти на землю, в другом нас возвести на небо, там Ему вочеловечиться, здесь человеку быть обожену, там вообще освобождает природу от поношения в одном теле и в одной душе победив грех, здесь каждого из людей очищает от грехов и сопоставляет Богу, а сие человеколюбнее оного. Ибо когда невозможно было нам возшедши соединиться с Ним, Он, сошедши к нам, воспринял наше и столь искренно соединился с воспринятым, что, отдавая нам воспринятое от нас, передает и свое, и приобщаясь плоти и крови человеческой, мы душами принимаем Самого Бога, и тело Божие, и кровь, и душу Божию, и ум, и желание, нисколько не менее, как и человеческое. Ибо надлежало и сему быть и оному соделаться врачевством моей немощи. Ибо если бы он был только Бог, не соединился бы таким образом, и как соделался бы вечерей для нас? Если же был бы только тем, что мы, не совершил бы сего. А теперь и то и другое вместе; таким образом, с одной стороны соединяется и сродняется с людьми, как с однородными, с другой может превысить и победить естество и переменить в Себя. Ибо большие силы не позволяют меньшим силам оставаться тем же, когда соединятся с ним, и железо ничего железного не сохраняет, сходясь с огнем, и земля и вода, будучи подвержены действию огня, переменяют свои свойства в свойства огня. Если в однородных силах лучшие так действуют на худшие, что должно думать об оной выше естественной силе? Ясно, что когда изливается в нас Христос и соединяет с нами Себя Самого, Он переменяет и в Себя преобразует нас, как бы малую каплю воды, влитую в беспредельное море мира; ибо миро столько имеет силы над впавшими в него каплями, что не просто делает их благоуханными, и только пахнущими миром, но самым благоуханием, природой самого излиянного на нас мира. Христово бо, — сказано, — благоухание есмы (2 Кор.2:15). Таковую силу и благодать имеет вечеря для приобщающихся, если, приступив к ней чистыми от всякого зла, и впоследствии не привнесем ничего лукавого; ибо когда мы таковы и так приготовлены, ничто не препятствует Христу приискренно соединиться с нами. Тайна сия велика есть (Еф.5:32), говорит блаженный Павел, восхваляя сие единение. Ибо это и есть оный знаменитый брак, на который всесвятый Жених как деву приводит невесту свою — Церковь. Ибо здесь Христос воспитывает лик присных Своих, посредством сего одного таинства мы соделываемся плотью от плоти Его и костями от костей Его. Этим самым Апостол, определяя брак, показывает, что Христос есть жених, и имеет невесту, как говорит невестоводитель Иоанн. Сие таинство есть свет для очищенных уже, очищение для очищаемых еще, помазание для подвизающихся против лукавого и против страстей. Ибо для одних уже не остается ничего иного, разве только, подобно глазу очищенному от тины, принимать свет мира, а для нуждающихся в том, кто имел бы силу очищать, какое может быть иное очищение? Ибо кровь Сына Божия очищает нас от всякого греха (1 Ин.1:7), говорит по преимуществу возлюбленный Христу Иоанн. А кто не знает, что победу над лукавым получил один Христос, тело Коего есть единственный трофей над грехом, и что может Он подавать помощь подвизающимся посредством того тела, в котором пострадал сам и победил, когда подвергался искушению? Ибо поелику плоть не имела ничего общего с духовной жизнью, и была ей чрезмерно неприязненна и враждебна — ибо плоть, — сказано, — похотствует на духа (Ин.5:17), посему против
И так очевидно, что поклоняться Богу духом и истиной, и служить Ему чисто — есть дело священной трапезы; ибо не только быть членами Христа и уподобляться Ему сим образом даруют нам сии таинства, но и то, что мертвым нельзя служить живому Богу, а соделаться живыми и освободиться от мертвых дел не иначе можно, как всегда вкушая сию вечерю. Ибо так как Бог есть Дух и поклоняться Ему должно духом и истиной, так и живым надлежит быть тем, кои избирают для себя служение живому, ибо сказано: несть Бог Бог мертвых, но живых (Мф.22:32). И так и жить по правому слову и устремляться к добродетели — значит служить Богу, но сие было делом и рабов, ибо сказано: егда сотворите вся сия, глаголите, яко раби неключими есмы (Лк.17:10). А сие служение свойственно одним сынам, а мы призваны не в число рабов, а в лик сынов. Потому и приобщаемся мы плоти и крови Его, ибо дети, — сказано, — приобщишася плоти и крови (Евр.2:14). Почему и Он, дабы соделаться Отцом нашим и иметь возможность сказать: се Аз и дети, яже ми даде Бог (Ис.6:18), соделался общником нам в плоти и крови. Почему и мы, чтобы соделаться чадами Его, необходимо должны принять принадлежащее Ему, и таким образом, не членами Его только соделываемся посредством таинства, но и чадами, так чтобы служить Ему, покоряясь добровольно и по произвольному желанию, подобно чадам, а точнее подобно членам; ибо так удивительно и столь сверхъестественно служение, что нужен и тот и другой образ, — и сынов и членов, так как один из двух недостаточен для обозначения сущности. Ибо что удивительного в том, что не имеющие сами в себе никакого движения движутся Богом, подобно как члены главою? Что великого в том, чтобы покоряться Отцу духов, также как отцам по плоти? Но то и другое вместе преестественно; когда, сохраняя свободу разума как дети, можем подчиниться как члены. И в сем важность прославляемого усыновления, не в слове состоящего, как у людей, и не потому только почитаемого. У нас усыновляемые сообщаются с родителями только в имени, и ради сего только общий у них Отец, а нет ни рождения, ни скорбей его. А здесь есть и рождение истинное, и общение с Единородным не по имени только, но самым делом, общение крови, тела, жизни. И что лучше, когда сам Отец признает в нас члены Единородного Своего, когда самый образ Сына находит в лицах наших? Ибо сообразных, — сказано, — быти предустави образу Сына своего (Рим.8:27). И что говорить об усыновлении, когда сие сыноположение искреннее и родственнее сыновства естественного и когда рожденные так больше сына Бога, нежели родивших их, и настолько больше, насколько последние более усыновивших. Ибо что соделывает истинными отцами нашими? То, что из плоти их имеем мы плоть сию, и из кровей их произошла жизнь наша. Тоже имеем мы и в отношении к Спасителю, — мы плоти от плотей Его и кости от костей Его; но между тем и другим общением велико расстояние. Ибо в естественном порядке кровь детей теперь не то же, что кровь родителей, а была их кровью прежде, нежели сделалась кровью детей, и самая порода состоит в том, что теперь детям принадлежит то, что прежде принадлежало родителям. А дело таинства таково, что кровь, которой живем, и теперь есть кровь Христова, и плоть, которую создает для нас таинство, есть тело Христово, и общи члены и обща жизнь. Таково истинное общение, когда и тому и другому присуще одно и тоже, и притом в одно и тоже время; а если каждый имеет попеременно сначала один, потом другой, то не столько общение, сколько разъединение. Ибо не совокупляет то, что находится не в том и другом одинаково, а что каждый имеет отдельно, почему и не сообщаются они друг с другом, и никогда не были истинно общи в чем бы то ни было. Но хотя одно и тоже то, что прежде принадлежало одному, а теперь принадлежит другому, но это только некоторый вид общения. Ибо нельзя назвать сожителем того, с кем жил в одном доме, если живущий после не имеет ничего общего с тем, кто жил прежде, ни в начальстве, ни в делах, ни в мыслях; но называют сожителем того, кто не только живет в том же месте, но и занят теми же делами и притом живет в одно и тоже время. Подобным образом бывает и здесь; с родившимися не волне и не в одно и тоже время имеем общее по плоти и крови, а с Христом мы сообщаемся истинно, с Ним всегда общи у нас и тело, и кровь, и члены, и все подобное. Если чадами соделывает то, чтобы быть общниками плоти и крови, ясно, что мы сродственные становимся Спасителю через трапезу, чем самим родителям через естество, ибо Он не удаляется, дав жизнь и существование, как они, но всегда присутствует и соединяется и сим самым присутствием животворит и укрепляет. И при отсутствии родивших ничто не препятствует существовать, а удалившимся от Христа не остается ничего иного, как умереть. И почему не сказать больше? Ибо сынам существовать самим по себе не иначе возможно, как отделившись от родивших, а сие самое, что они родили, другие родились, производит начало разделения. А всыновление в таинствах состоит в сосуществовании и общении, а это уже значит быть поглощену и не существовать. И так, если кто общение обозначает именем родства и тех называет родными, кои соединены общей кровью, то одно может быть общение крови, одно сродство и усыновление, то самое, которым мы сообщается с Христом. Почему и об естественном рождении умалчивает, когда рождаются сим рождением. Ибо сказано: елицы прияша Его, даде им область чадом Божиим быти (Ин.1:12,13), хотя были рождены и были у них плотские родители и оное рождение прежде сего, но второе настолько превзошло прежнее, что не осталось ни следа, ни имени его, и таким образом священный хлеб, вводя нового человека, с корнем исторгает ветхого. И это дело Священной трапезы, ибо принявшие Его, — сказано, — рождены не от крови; когда принимаем хлеб, мы узнаем сие изречение: также и то, о каком из таинств сказано оно, разумею же слово, приимите. Ибо ясно, что сим словом приглашаемся мы к трапезе некоторой, и руками истинно берем Христа, и устами принимаем, и душою соединяемся, и телом сообщаемся, и кровью смешиваемся, и сие на самом деле. Ибо для тех, кои таким образом и принимают Спасителя, и постоянно сохраняют Его — Он есть сообразная глава, а они для него приличные члены, членам же следует родиться одним и тем же рождением с головой. Не от крови плоть оная, не от похоти плоти, не от похоти мужа, но от Бога Святого Духа, рождцышеебося в ней, — сказано, — от Духа есть Свята (Мф.1:20), прилично, чтобы и члены были рождены таким же образом, чтобы рождение главы было то же, как и рождение блаженных членов. Ибо что члены составлены, это значит то, что глава рождена. Если же началом жизни для каждого служит рождение и начинать жить значит родиться, а Христос есть жизнь для прилепляющихся к Нему, то они рождены тогда, когда Христос вошел в сию жизнь и родился. Такое обилие благ рождается для нас от Священной трапезы: она освобождает от наказания, снимает стыд греха, возвращает красоту, привязывает к Самому Христу крепче естественных уз, словом сказать, преимущественно перед всяким таинством делает совершенными в истинном Христианстве. Здесь многим пришлось бы удивляться касательно таинства, что будучи совершеннее всех, меньше, по–видимому, крещения имеет силы к уничтожению вины, хотя и больше его; ибо оное совершает без всякого труда, а сие после предварительных трудов. И у очищенных там нет никакого различия с теми, кои не получали совсем древнего осквернения, а из приступающих к вечери на многих есть следы грехов; и рассматривая точнее, нужно сказать следующее: поелику сии четыре вещи усматриваются в согрешающих: совершитель греха, худое действие, вина за сие, и от сего вложенная в душу склонность к худому; то здесь надлежит действующему изменить действие и прекратив его, идти в купели, а все остальное, хотя бы никто ничего не сделал, крещение уничтожает вдруг, и вину, и болезнь, так что веруем, что уничтожается и самый грешник, ибо умирает он в водах и новым человеком бывает тот, которого отдает купель. А священный хлеб, кого приемлет уже после скорби и трудов, тому справедливо отпускает вину грехов, но не омывает душу от злого навыка и не умерщвляет его, ибо не может воссоздать снова, и один сей знак греха оставляет неизменным и допускает оставаться тому, что хотя не подлежит осуждению, но тем не менее есть дерзновение на проступки. Есть такие, кои носят на себе знаки болезни и язвы древних ран, когда меньше, чем нужно заботятся о ранах своих, и представляют приготовление души, не соответствующее силе врачевства. И оное очищение отличается от сего тем, что не умерщвляет согрешающего и не воссоздает, но только очищает, между тем, как он остается тем же, да и сие бывает для нас не без трудов. Но сие относится не к таинству, а приводит к самому существу дела, именно, что виновным нужно очищаться, там омываясь, и здесь вечеряя. О том, что нужны труды, скажу следующее: Крещение, принимая еще не созданных и не приобретших какой–либо силы стремиться к лучшему, не напрасно все сие совершает в нас туне и не требует от нас ничего, так как мы не можем принести ничего. А трапеза, предлагаемая уже созданным и живущим, и могущим достаточествовать самим по себе, оставляет пользоваться силой и данными оружиями, и стремиться к добру, так как мы уже не насильно бываем приводимы и влекомы к ней, но по собственному изволению и сами по себе стремимся и направляемся к ней, как умеющие уже совершать течение. Ибо зачем и получать то, чем не должно пользоваться? Зачем укрепляться и вооружаться намеревающемуся сидеть дома? Если бы ни для просвещенных в начале, ни для желающих очиститься впоследствии не были благовременны борьба и труды, не знаю, как были бы мы полезны для самих себя: какое было бы дело человека с прекращением стремления к добродетели. Даже более, что было бы и хуже того дела, чтобы не делать ни одного похвального дела, а для злого всегда иметь деятельную душу. Чтобы для людей избрано было место для дел и время для подвигов, надлежит соделаться мужами совершенными тем, кои получили уже от таинств возможность и имеют силу делать дело сообразно с природой, и когда является день, который сотворил для сего Господь, уже не сидеть, но выходить на дела, и как говорит Давид, исходить человеку на дело свое и на делание свое до вечера {Пс.103:23). Ибо как после обыкновенного дня наступает ночь, в которую никто не может делать, так и прежде дня была совершенная невозможность делать и никто не знал, куда должно идти, поелику была ночь на земле, в которой, — сказано, — ходяй не весть, камо идет (Ин.12:35), а когда воссияло солнце и повсюду через таинства разлился луч солнца, необходимо, чтобы не было никакой остановки в делах и трудах человеческих, но в поте лица нужно снедать хлеб сей наш, как за нас ломимый, особенно же потому, что назначен он для одних обладающих разумом, и должно, как говорит Господь, делать брашно пребывающее (Ин.6:27), что служит повелением, чтобы к сей вечери приступали не ленивые и недеятельные, но делающие. Ибо если Павлов закон отводит ленивых и от гиблющей трапезы, не трудивыйся, — сказано, — ниже да ясть (2 Сол.3:10), какие потребны дела призываемым к сей трапезе?
А что таким образом надлежит прикасаться к священным дарам и посему самим нам нужно очищаться прежде таинства, это ясно из сказанного, а что оно не только не меньше других таинств, но и больше имеет силы, явно будет из следующего. Ибо, во–первых, если лучшим более дарует Бог, Который и ярмом некоторым, по пророку, утверждает милость (Иер.5:5), и правдой творит все, то когда еще лучшими соделывает нас уже принявших таинства и уже подвизавшихся в добродетели, нежели когда еще не были омыты совсем, следует, чтобы и благодать сия была лучше одной и высшие блага получали уже принявшие оное таинство. Первое есть крещение, а второе — священная вечеря, которую настолько надлежит почитать совершеннейшей, насколько большее требуется приготовление от желающих приступить к ней. Ибо несообразно, чтобы, когда все желают лучшего, менее даваемо было тем, кои очищаются подвигами, нежели тем, кои очищаются только таинствами. Напротив, здесь благоразумнее отдавать преимущества и почитать совершенным то, чего нельзя получить без многих и мужественных дел. Потом и сие нужно знать, что Христос, насыщая нас, споборствует нам, споборник же подает руку не лежащим и не больным, а исполненным силы и дерзновения и мужественно противостоящим врагу. Ибо Сам Христос, действующий в каждом таинстве, всем бывает для нас: творцом, укреплением, споборником, первым когда омывает, другим когда помазует, последним когда питает. Там в начале устрояет члены, здесь укрепляет их Духом, а в святой трапезе присутствует приискренно и помогает в подвиге, и по окончании его будет подвигоположником, и воссядет со сеятыми как судья тех трудов, в коих Сам был общником, потом Сам же Он и победа, и когда нужно увенчать испытанных, — венец их. К тому же, чтобы могли дерзать на подвиги любомудрия и совершать их, — для сего образующий и помазующий дарует все, споборствует же не во всем, и во время подвига даже ни в чем. Ибо тому, кто укрепляет и созидает, неприлично оставить без внимания все, что может быть приготовлено для подвижника, равно и споборнику закон общения не позволяет все взять на себя самого, и другому предоставит наслаждаться, а самому одному приготовляться на брань, и подвигоположнику неприлично ни самый венец сплетать, ни делать и уготовлять врачевства, ни пособлять подвижникам в победе или мужеством, или силой, или крепостью, и чем–либо подобным, а только уметь украшать победу, когда она есть и для всех очевидна. А для самых мужественных лучше быть увенчанными, нежели только подвизаться для победы, и лучше быть победителями, нежели только быть приготовленными к победе. Ибо сие для победы, победа же ради венцов. Но если бы признаком несовершенства и худшей участи служило то, что не совсем очищает, не приготовляет, и не образовывает, то и самый совершенный предел блаженства мало служил бы к благополучию. Разумею то, что при трапезе под покровом принимают Самого увенчивающего Бога, так что трапеза имеет и приготовление некоторое, и очищение, а венцов сих совсем не имеет. Посему не должно удивляться, если вечеря, будучи таинством более совершенным, менее, по–видимому, очищает, особенно же когда, по сказанному, и награда за подвиг есть ее дар, и такого рода награды не соделывают и не производят победителей, а показывают только и укрепляют их. Ибо в вечере Христос не очистилище только и споборник, но и награда, которую нужно получить подвизавшимся; ибо какая иная награда блаженным за здешние труды, как не то, чтобы принять Христа и сожительствовать с Ним? И Павел сказал, что после оного течения разрешение отсюда получает успокоение в самом последнем — соединении со Христом; разрешитися, — говорит, — и со Христом быти много паче лучше {Флп.1:23), и сие по преимуществу дело трапезы. Ибо хотя и в других таинствах можно обрести Христа, но так только чтобы возможно было приготовиться к соединению с Ним, а здесь так, чтобы истинно принять Его и соединиться с Ним. Ибо в сем одном из всех таинств и единое тело, и единый дух, и пребывание в Нем, и возможность иметь Его в себе, почему, думаю, и Сам Христос блаженство праведных назвал вечерею, на которой прислуживает Сам Он (Лк.12:37).
Таким образом, и хлеб жизни служит наградой. Поелику же приемлющие сей дар еще попирают землю и совершают путь, поелику и прахом засаривают, спотыкаются, и страшатся рук разбойников, то для всех представляющихся им нужд вполне достаточен сей хлеб, — он и силу поддерживает, и служит вождем, и очищает, пока не достигнут туда, где, по слову Петра, хорошо быть человеку (Мф.17:4), так как для пребывающих уже в свободной от дел стране не нужна никакая иная страна, и единственный венец их есть Христос, искренно спребывающий им. И потому Христос, как очищение и для сего существующий от начала, очищает нас от всякой скверны, и как общник наш в подвигах, в которых служит и вождем, прежде всех вступив в них, подает нами силу против врагов. Поелику же он награда, то и не без трудов; если же вечеря есть награда и последнее блаженство, какое основание доказывает, что она имеет силу меньше других таинств? Подобным образом должно рассуждать, и думать и о прочем, что оно не опровергает совершенства таинства. Не потому не воссоздает оно поврежденного грехом, что немного имеет силы, но потому, что он сам не может сего принять и получить, так как имеет еще первое создание, о котором сказано в предшествовавших словах, и которого не может уничтожить и исторгнуть из души однажды крещеных даже самое крайнее зло, если они не дерзнули отречься от того служения, какое исповедали общему Владыке, и так как и высшая философия не могла вложить более, чем простое исповедание, и далее потому, что человек еще остается лучше умершего и уничтоженного, а без сего невозможно воссоздание. Ибо смерть есть признак ветхой породы, и может умереть тот, кого произвела персть: секира, говорит Иоанн, при корени древа лежит (Лк.3:9). А омытый носит уже нового человека и как же можно умереть тому, кто соединен с Адамом, который уже не умирает? И для кого умирать ему, когда он уже носит в душе Того, для принятия Кого нужно умереть? А сего нельзя получить и от самой купели. Каким образом оное таинство может быть лучше сего в том, чего нельзя одинаково найти у обоих? Ибо и крещение не имеет такой силы, чтобы уже существующих и сотворенных возрождать вновь, и посему священный закон ни одного человека не омывает дважды, не обычай какой–либо сохраняя и порядок, но потому что дважды родиться одним и тем же образом невозможно.
Но может быть, скажет кто–либо, что крещение же есть и то, чтобы умереть, показав перед гонителями истинное богопочтение, а многие из совершенных водой прошли и по сему пути, приняв сие вторую купель, а на сие нужно сказать следующее: Ючто касается до предызбранных сопребывать и жить со Христом, для них нужно для благого создания, с одной стороны быть созданными от руки оной, с другой посредством добродетели и похвальных дел самим достигать сего. Крещение водой создает человека и только в сем одном имеет и то и другое; и то, что дарует вода, и то, что должно быть привнесено нами. И потому для не принявших еще таинства оно есть крещение и создание, когда они свидетельствуют о Христе и спогребаются Христу, в чем и состоит цель крещения; есть и добродетель, полная подвигов ради добра и крайнего мужества; а для получивших таинство первым она не бывает, так как они созданы уже и живут, вторым же бывает, ибо служит подвигом благочестия и обнаружением добродетели и того, что они знают Христа и любят Его выше всего, что может быть любимо, и ничего не почитают несомненнее надежды на Него, — для всего этого она служит живым свидетельством, подтверждающим сие и мечом, и огнем, и всяким насилием. И посему однажды принявшим крещение никак непозволительно опять употреблять его, так как оно не может даровать ничего более того, что мы, получив от него, уже имеем, а подвергать мученичеству вполне возможно, так как оно может не возрождать только и творить, но и венцы сплетать за мужественные дела, и посему не получившим таинства доставляет и то и другое, а получившим таинство только одно из двух. Ибо когда оно полезно в двух отношениях, ничего странного нет в том, чтобы не имеющие нужды в обоих, получали одно в двух, то именно, в чем нуждаются. И дары священной трапезы могут очищать еще не получивших сего, могут и просвещать уже очищенных и подобным образом ничто не препятствует приступать к таинству ради второго, когда кто имеет уже первое. Но о сем довольно.
От того началась речь наша о сем, что всецелое общение людей с Богом, нужно ли назвать его служением, или усыновлением, и тем и другим вместе, производит именно священная вечеря, которая соделывает нас родственными со Христом более, нежели рожденных с самими родителями их. Ибо не слабые некие основания тела влагает в нас, и не малые начатки крови, но совершенное тело и кровь сообщает нам Господь, и не виновник только жизни Он, как родители, но и самая жизнь, и не потому называется Жизнью, что виновник жизни, как Апостолов называет светом, потому что они руководители света для нас, но потому, что есть то, чем должно жить поистине, есть самая жизнь, поелику и святыми соделывает прилепившихся к Нему и праведными, не только наставляя и научая чему должно, и упражняя душу в добродетели и приводя в действие ту силу, какую имеет он в отношении к истинному разуму, но и Сам, будучи для них правдой от Бога и освящением. Сим–то преимущественно образом и совершается, что святые соделываются блаженными и святыми, ради соприсутствующего им Блаженного, через которого они соделались из мертвых живыми, мудрыми из неразумных, святыми и праведными и сынами Божиими из потребных и лукавых рабов. Ибо в них самих и в человеческой природе и ревности не было ничего, за что бы могли они истинно назваться таковыми, но и святыми именуются ради Святого, и праведными и мудрыми по причине сопребывающего им Праведного и Премудрого, и вообще, если кто–либо из людей истинно достоин слышать сие великое и досточестное, то оттуда получает и проименование, особенно же потому, что их собственные качества и усилия не только не могут соделать их праведными и мудрыми, но еще злом служит правда их, и явным безумием мудрость их. Хотя и весьма честными делает нас, и украшение доставляет нам добродетель, но поелику для сего мы имеем правду и мудрость, более, нежели человеческую, и достигаемую нашим тщанием, то и наименование прилично иметь от сей, а не от той. Ибо как не от постороннего и чуждого получаем мы прозвание, а обыкновенно получаем свидетельство и название от своего собственного и от того, что есть в природе нашей, ибо не дом или одежда располагает нас к тому или другому нраву, и не они дают имя добродетели или пороку, притом и из собственного их, — то более свидетельствует и дарует общее наименование, что более наше. А Христово гораздо более наше, чем наше собственное. Оно есть собственное наше потому, чтобы соделались членами, и сынами, и приобщились плоти, и крови, и духа Его; оно сродственнее нам не только того, что от подвига, но и того, что от природы, поелику Он оказался сродственнее нам самих родителей наших. Посему все мы обязаны не человеческое вносить любомудрие, не в подвигах оных быть твердыми, но жить самой новой жизнью во Христе и оказывать оную правду. Если бы она не была прилична нам, не была бы она особенно предназначена для нас. Ибо для того соединены мы со Христом через крещение, чтобы ходить в обновление жизни (Флп.6:4), и Тимофею говорит Павел: емлися за вечную жизнь (Тим.6:12), и святи будете по звавшему святому (1 Пет.1:15), и милосерда будите не милосердием человеческим, но якоже и Отец ваш милосерд есть (Лк.6:36), и дa любите друг друга, якоже возлюбих вы (Ин. 13: 34). Таковой любовью возлюбил Павел — утробою Иисус Христовою (Флп.1:8), почему и Сам Спаситель, повелевая ученикам иметь мир, даровал им Свой мир; мир Мой, — говорит, — даю вам (Ин.14:17), и к Отцу говорит: да любы ею же Мя еси возлюбил, в них будет (Ин.17:26). И как рождение есть нечто
Посмотрим же и еще. Дабы спасти род человеческий, Он не Ангела послал, но пришел Сам. Когда надлежало научить людей тому, для чего пришел Он, то, не в одном месте пребывая, посылал Он за слушателями, но Сам ходил, ища тех, кому бы преподать учение. И, нося на языке своем величайшие из благ, входил Он в двери тех, кои имели нужду в благодеяниях Его, и больных исцелял также, Сам приходя к ним, и касаясь их рукой, и очи создал слепорожденному, наложив на лицо брение, которое Сам образовал, плюнув на землю и смешав перстом, поднял Сам и помазал, и Сам коснулся, — сказано, — одра (Лк.7:14), и предстоял гробу Лазаря, и голос испустил вблизи его, хотя и издали, если бы восхотел, словом и одним мановением сие и большее сего все соделал бы Тот, Кто небо создал словом. Но то было очевидным доказательством Его могущества, а сие служит знаком человеколюбия, которое и пришел Он показать. Когда же надлежало разрешить узников во ад, и сие дело не вверил Ангелам или начальникам Ангелов, но Сам сошел в узилище. Надлежало же пленным не туне получить свободу, но быть выкупленными, потому и освобождает их, пролив кровь; сим же образом с того времени и до последнего дня освобождает и отпущает вину, и омывает нечистоту души. И Сам Он то, чем очищает; на что указывал Павел сказал: Собою очищение сотворив грехов наших, седе одесную престола величествия на небесех (Евр.1:3). Почему Павел и служителем называет Его (Рим.15:8). И Сам Он называет Себя служащим (Лк.22:27), и говорил, что пришел Он от Отца в мир, чтобы послужить (Мф.20:28), и, что больше сего, не в настоящее только время, когда Он пришел и явился в немощи человеческой не для того, чтобы судить мир, и показывал свойственное рабам, и скрывал все свойственное Владыке, но и в будущем веке, когда приидет с силой и явится во славе Отчей, в откровении Царства Своего, препояшется, — сказано, — и посадит их, и приступив послужит им (Лк.12:37), хотя Им цари царствуют и властители держат землю (Притч.8:15,16). Ибо сим образом воцарился Он в чистом и истинном царстве, Сам Собой будучи достаточен для царства, и так направляет тех, коими обладает, что для них Он снисходительнее друзей, внимательнее властителей, любвеобильнее отца, сродственнее членов, необходимее сердца, не страхом склоняя их и мздой увлекая, но Сам, будучи и силой начальственной, и один Сам соединяя с Собой начальствуемых. Ибо царствовать страхом или обещанием наград не значит истинно начальствовать Самому, но причиной послушания нужно тогда считать надежды и угрозы. Ибо как не истинно начальствует тот, кто владеет иначе, так не значит и работать истинно как Богу, когда мы покорны Ему по каким–либо из указанных способов. Поелику же надлежало Ему царствовать чистейшей властью, а властвовать иной не было прилично, Он измыслил как достигнуть сего. И способ сей был самый удивительный. Он употребил противоположное, и, чтобы соделаться истинным владыкой, принимает природу раба, и служит рабам даже до креста и смерти, и таким образом уловляет души рабов и непосредственно руководит хотением их. Посему и Павел, зная, что сие служение есть причина царства, говорит: смирил Себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестный, темже и Бог Его превознесе (Флп.2:8); и досточудный Исайя говорит: сего ради той наследит многих и крепких разделит корысти, зане предана бысть на смерть души его и со беззаконными вменися (Ис.53:12). Ибо Христос посредством первого создания есть Владыка природы нашей, а посредством нового творения Он овладел волей, это и значит истинно царствовать над человеком, когда Он управляет, связав здесь и поработив себе самовластие разума и самозаконие наше, что одно и делается человеком, почему и сказал: дадеся Ми всяка власть на небеси и на земли (Мф.28:18), как будто новое что получил предвечный Владыка мира, когда вместе с небесными и человеческое естество познало общего Владыку. И оное изречение Давида: воцарися Бог над языки (Пс.46:9), указывает на сие царство, в котором языцы, — говорит Павел, — суть сотелесники и сопричастники Христовы (Еф.3:6). Ибо, однажды соединившись таким образом с телами и душами, Он соделался Владыкой не только тела, но и душ и произволений, и истинно владеет благопотребным и чистым царством, управляя им Сам через Себя, как душа телом, и голова членами. А управляются те, кои решились возлюбить иго сие, как бы не живя разумом и не владея самозаконием произволения; скотен, — сказано, — бых у тебе (Пс.72:22), а сие значит возненавидеть и погубить душу свою, и самим погубленном спасти ее, когда новая тварь овладеет и новый Адам совершенно сокроет ветхого и ни в рождении, ни в жизни, ни в смерти не останется никакой ветхой закваски. И для ветхого человека тело составлено из земли, а новый, — сказано, — от Бога рожден (1 Ин.3:9}, и о той и другой жизни свидетельствует та и другая трапеза, ибо одну износит земля, а нового человека Преднебесный питает собственной плотью. Посему и по разрешению один возвратится в землю, из которой произошел, другой отойдет ко Христу, откуда взят, и каждый покажет кончину, сообразную с произведшим его в начале: яков, — сказано, — перстный, такови и перстии, и яков небесный, тацы же и небеснии (1 Кор.15:48) и не по душе только, но и по самому телу. Ибо и оно небесное, как там то и другое перстное; ибо душа обитает в руках Небесного, а тело есть член Его, и души оно не имеет, а исполнено живущего Духа, и по окончании первой жизни живет лучше, нежели как и сказать можно, поелику истинно и не умирало от начала. Ибо только непщевани была умрети, — говорит Соломон, — и притом не премудрыми, а в очесех безумных (Прем.3:2). Ибо как Христос возста из мертвых, ктому уже не умирает, смерть Им ктому необладает (Рим.6:9), так и члены Христовы смерти не имут видети во веки (Ин.8:51). Ибо как вкусят смерть они, всегда соединенные с живым сердцем? Если видимое есть только персть и ничего нет более, не должно сему удивляться. Ибо сокровище внутри; живот наш, — сказано, — сокровен есть (Кол.3:3), а вместилищем его служит скудельный сосуд, имамы бо сокровище сие в скудельных сосудех (2 Кор.4:7), сказал Павел. Почему, кому видно только снаружи, тем представляется одно брение, когда же явится Христос, и самый прах покажет свою красоту, потому что, будучи членом оного луча, откроется и уподобится солнце, и будет испускать общий с ним луч. Ибо просветятся, — говорит, — праведницы, яко солнце в Царствии Отца их (Мф.13:43), царством Отца называя оный луч, в сиянии коего явился Он, открывая Апостолам, видевшим, как сам сказал, самое Царство Божие, пришедшее уже в силе (Мк.9:1). Просветятся же и праведники в день оный одной светлостью и славой, когда они будут принимать, а Он сообщать свет. Ибо сей самый хлеб, сие самое тело, которое, отходя туда, понесут от сей трапезы, явится тогда на облаках пред очами всех и подобно молнии, в одно мгновение времени на востоке и западе, покажет свою красоту. С сим лучом живут блаженные здесь, и по смерти не удаляется от них свет. Ибо свет всегда с праведными и просвещаемые им отходят они в жизнь оную, устремляясь к Тому, с Которым всегда жили во времени. Ибо что случится тогда с каждым из воскресающих, именно что кости, и части, и члены, соединяясь с головой, составят целость тела, тоже будет и со Спасителем Христом, общей главой всех. Ибо сия глава едва только воссияет на облаках, отовсюду соберет собственные члены. Бог посреди богов, прекрасный вождь прекрасного лика, и как тяжелые тела, как скоро будут расторгнуты узы, удерживающие их в воздухе, падают к земле, и тотчас находят свое место, так и тела святых теперь привязаны к земле, преданы тлению и находятся под игом, и посему — сказано, — воздыхаем в жилище сем, а когда явится свобода, неудержимым парением устремятся ко Христу, дабы занять собственное место. Почему Павел, показывая, что оное течение неудержимо, называет его восхищением; восхищена, — говорит, — будем на облацех в сретение Господне на воздусех (1 Сол.4:17), и Сам Спаситель сказал, что поемлет их, говоря: тогда два будета на селе, един поемлется, а друеий оставляется (Мф.24:40), означая сим, что не человеческое это дело и не собственными совершается силами, как будто есть место собственному их усилию, но повлечет их и восхитит Сам Он, который не подлежит никакому времени. Ибо как в начале не дожидался, что искали Его, но Сэм искал заблуждающих, и указал путь, не могших же идти по нем Сам нес, подняв на рамена Свои, и падающих воззывал, и ослабевающих духом исправлял, и удаляющихся призывал, и вообще заботливо болезнуя все совершил для спасения их, так и тогда совершающих последнее к Нему течение Сам восставит, и для летящих Сам будет крылами. Потому и орлами именует сообщающихся к трупу; идеже, — говорит, — труп, тамо соберутся орли (Мф.23:28). Ибо от трапезы пойдут к трапезе, от сокровенной к явленной уже, от хлеба к телу. Ибо теперь Христос хлебы для них, еще живущих человеческой жизнью, и пасха, ибо переходят отсюда во град небесный; тогда же изменят крепость, окрылатеют яко орли, говорит чудный Исайя (40:31), тогда воссядут при самом теле, свободном от покровов. Указуя на сие, блаженный Иоанн говорит: узрим Его, якоже есть (1 Ин.3:2), ибо Он уже не хлеб для них, когда окончится жизнь во плоти, и не пасха для пребывающих уже на одном месте, а признаков трупа имеет много. Ибо руки Его с язвами, и ноги Его имеют следы гвоздей, и ребра носят еще знак копья. К сему трупу ведет оная вечеря; без нее невозможно получить его, как с исторгнутыми глазами нельзя видеть свет. Ибо поелику не вкушающие вечери не имеют жизни в себе самих, как Бессмертный может быть главой мертвых членов? Ибо одна сила трапезы, и Один предлагает ее в том и другом мире, и одно есть брачный чертог, другое приготовление к брачному чертогу и иное есть сам Жених. Почему для тех, кои не с сими дарами отходят, не остается ничего более для жизни, а кому случилось и получить благодать и сохранить ее, те и вошли в радость Господа своего, и вступили с Женихом в брачный чертог, и иного утешения насладились на вечери, не тогда получив все, но в явлении Его чище ощущая то, что принесли пришедши. И такова причина, по которой Царствие Божие внутрь нас есть (Лк.17:21).
Слово пятое. Какое содействие доставляет ей освящение священного жертвенника
Таково значение священных таинств, и такое доставляют они нам приготовление к истинной жизни. Поелику же жертвенник есть начало всякого таинства, нужно ли принять вечерю или помазание, а также получить освещение, или участвовать в таинстве купели, — посему кроме сказанного, сколько возможно нам, рассудим о нем и о таинстве, коим утверждается он. Не думаю сделать что–либо ненужное и излишнее, а полнее сделаем слово, сказав об источнике, начале таинств, или как иначе называть сие нужно. Посему, изложив по порядку все, что бывает руками совершителя и из чего состоит жертвенник, посмотрим потом, какое значение каждого действия, и к чему совершается оно.
Прежде всего Иерарх, возложивши на себя белую срачицу и препоясавшись по рукам и прочему телу, припадает к Богу, преклонившись не на голую землю, и помолившись, чтобы достигнуть ему желаемой цели, со тщанием восстает на дело и, подняв лежащу трапезу, утверждает ее и укрепляет, не приказывая только, но и сам делая своими руками. Утвердив же ее, омывает теплой водой, молясь, чтобы вода сия имела силу очищать не только видимую нечистоту, но и от приражений демонских. Потом помазывает, изливая на него лучшее вино, и чистое, из роз сделанное, масло. После же сего приносит священное миро и помазует, трижды начертывая крест и воспевая Богу пророческую, торжественную песнь. Потом покрыв белой срачицей, украшает драгоценными одеждами и на них возлагает иные платы, помазанные миром, как и трапеза, которые, быв положены на верху трапезы, должны лежать непосредственно под священными книгами. И совершив сие, развязывает и снимает с себя срачицу, и, имея на себе архиерейское облачение, выходит в какой–либо соседний священный дом. Там, взяв на сие приготовленные кости святых мучеников и вложив их в какой–либо из сосудов жертвенника, в который полагаются страшные дары, и закрыв, чем закрывают их, благочестно поднимает их, и, неся на голове, идет к освящаемому храму; многие же чествуют шествие его свечами и пением, и фимиамом, и благовонными мазями. И когда, шествуя так, достигает храма, становится пред затворенными дверьми, повелевает же находящимся за дверьми отворить двери для Царя Славы, и сказав сам, и выслушав от находящихся внутри те самые слова Давида, кои влагает он в уста ангелов, говоривших друг другу при восхождении на небо Спасителя, и по отверзении дверей, входит во святилище, имея на голове покровенный сосуд оный. Потом входит в алтарь и к самой трапезе, полагает на нее, и открывает, и вынимает вложенное в сосуд сокровище, влагает его в хранилище, величиной соразмерное влагаемому, и после сего, излив на сие всесвятейшее миро, полагает его под священной трапезой. Когда же все совершено таким образом, дом становится уже домом молитвы, и трапеза уже назначена для жертвы, и уготована, и становится вполне жертвенником. А о причине, по коей, по совершении сего, становится оно святилищем, и почему, когда совершено сие священником, может быть оно и домом, и трапезой, мы скажем теперь, рассматривая каждое действие. Итак, облачение и то, что Иерарх так одетый приступает к совершению, представляет образ святилища, сообразно с человеческим понятием; ибо Давид говорит, что омывшись от всякого зла и паче снега убелившись приходит человек в самого себя, и собирается в себя, и истинно вселяет Бога в душу, и сердце свое соделывает жертвенником. Знаком сего служит в первом отношении то, что имеет на себе белое и блистающее облачение, в другом, что отовсюду в себе замкнут и заключен по телу. И, таким образом, прежде освященного места, в себе самом, сколько возможно показать жертвенник, потом к освящаемому месту простирает совершающую руку, поелику и у занимающихся художествами, и вообще у всех могущих трудиться, помысел прежде рук в себе самом совершает дело, а что измыслил он, то поставляет правилом для рук, которые и выражают сие на веществе. И живописцам возможно иногда писать по образцу, с картин составляя свое произведение, иногда же они пользуются для сего памятью, и в душе созерцают образец, и всякий знает, что это случается не с живописцами только, но и с ваятелями, и со всеми работающими художниками. И если бы нашлась какая возможность увидеть глазами душу художника, ты увидел бы самый дом, или статую, или иное какое–либо произведение, только без вещества. Потому Иерарх не тем только представляет образец жертвенника, что служит устроителем его, но и тем, что быть храмом Божиим и истинным жертвенником из всего видимого может одна человеческая природа, так что и вооруженный руками людей (жертвенник) сохраняет образ его, почему и надлежит, чтобы в сем действии дело являлось прежде изображения, и истина предшествовала образам. Ибо сказавший: кий дом созиждете Ми, говорит еще: вселюся в них и похожду; означает же, думаю, то, что желающий быть полезен другим должен прежде помочь самому себе, и удостоенный влагать в бездушное такую силу прежде сего должен самому себе доставить таковую пользу; как и Павел думает, что Епископ, намеревающийся быть благим для города и народа, должен начать с семейства, и долженствующий управлять домом прежде должен себя самого вести по правому слову. А для сего дела нужен Бог, ибо без содействия Божиего никто не может совершить как иного чего, так особенно таинств, в которых все есть единственно Его дело. Поелику общий владыка не приказывая промышлял о рабах и не советников послал к ним, но Сам пришел и Сам виновником был всего, что нужно для спасения, потому Иерарху, ученику Его, надлежит саморучно утвердить жертвенник, от коего для нас все пособия спасения; и совершает он сие имея в устах оный псалом; вознесу тя, Боже мой, царю мой (Пс.144), в котором содержится благодарение Богу и воспоминание чудес Его. Если закон Павлов повелевает благодарить за все, сколько справедливее благодарить за сие главнейшее из благ? После сего присоединяет иной псалом: Господь пасет мя, и ничто же мя лишит (Пс.22), и сим воспевает не просто человеколюбие Божие, но касается и настоящих событий. Ибо и о крещении упоминается в нем, и о божественном помазании, и о чаше, и о трапезе, носящей священный хлеб; крещение называет и водою упокоения, и местом злачным, и хорошо сказал пасомый Богом, что навсегда успокоится в нем. Ибо, поелику грех и труды причинил дерзнувшим на него, и землю для нас наполнил тернием, то правильно, думаю, вода, омывающая грех, называется по отношению к трудам водой упокоения, а по отношению к терниям, — местом злачным, а последним покоем потому, что и последнее благо, в коем успокоимся мы, ищущие Христа, здесь можно найти. И по той еще причине можно назвать водой упокоения, что она прекратила пожелание естества, что желали, — сказано, — видеть многие цари и пророки (Лк.10:10}. Почему же Иерарх, припадая Богу и молясь, не касается непосредственно пола церковного, как не потому, что еще не получившее освящения не приспособлено к таинству, и дом, еще не сделавшийся домом молитвы, как надлежащим образом примет молящегося? Потому и наоборот Моисею, намеревавшемуся вступить на священную землю, надлежало снять обувь, как вступающему в непосредственное собеседование, также и посвященный Богу народ еврейский долженствовал некогда в обуви ходить по земле Египетской (Исх.3:5). Совершив сие, Иерарх священной водой омывает трапезу. Ибо так как общий мучитель поработив владыку видимого — человека, вторгся потом во все чувственное, как бы в царский дом по падении царя, то каждое таинство из чувственного заимствуя вещество, имеет нужду в чем–либо очищающем от владычества лукавого. Так и воду, в коей нужно крестить приступающего к таинству, священник сперва молитвами очищает от всякой дьявольской злобы, потом уже произносит и совершительное слово. По этой же причине и трапезу омывает прежде злогонительными водами, и вместе указывает образ, как должно стремиться к добру, т. е. уклониться прежде от зла, почему совершал сие и поет псалом; воспеваемый о зле человеческом: окропиши мя иссопом твоим и очищуся, омывши мя и паче снега убелюся (Пс.50:9), и после сего воздает благодарение Богу и прославляет Его. И сие в каждом из таинств. Ибо все совершать должно во славу Божию, а паче всего таинства, так как они и всего полезнее и от одного только Бога. Поелику же прежде божественной благодати нужно не очиститься только, но, насколько возможно нам, показать и соответствующие ей добродетели, так как невозможно иначе получить виновника благодати. (Ибо Бог дает молитву не спящему, а просящему, и споборствует подвизающемуся, и благодать целомудрия дарует тому, кто целомудрствует, сколько возможно, и вообще во всем желание искомого нужно показывать не тем, что желаем, но самими делами.) Потому прежде божественнейшего мира, которое должно сообщить жертвеннику благодать от Бога, намащает трапезу нашими благовониями, вином и миром, из коих одно доставляет нам только приятное, а другое помогает и жизни, чтобы показать человеческое, внося все, что наполняет всю жизнь нашу, т. е. необходимое для жизни и приятное, начинает с того и другого, поелику и сам Он (Христос), пришедши, и жизнь дал и большее приложил, не воскресив только и разрешив нас, но и воцэрив и приобщив нас к нетленному наслаждению; потому и Иерарх прилагает к сему и миро, которое имея всякую силу для таинства, имеет отношение и к самой жертве. Поелику же Спаситель вначале совершил ее сими двумя: приим, — сказано, — хлеб и благословив его рукой, то и мы должны искать и руки и слова; слова же произносят священники, и они бывают действенны, как бы Он Сам повелевал, ибо, сие творите, — сказал Он, — в Мое воспоминание, а вместо руки имеет силу миро, и оно, по слову божественного Дионисия, вводит Иисуса. Но Апостолы и руку свою возлагали, и та же была благодать, а преемники их для сего таинства имели нужду в слове, только через него совершая таинство. Ибо для первых священников жертвенником служили руки, а для преемников их через них же устроил Христос тайнодейственные дома. Изливая же миро на трапезу, Иерарх не прилагает никакого слова, но только воспевает Богу песнь на языке Еврейском, включенную в немногие буквы, по смыслу же всесвятую песнь лика священных пророков. Ибо повествующим о бывшем прилично благохвалить продолжительным словом, а воспевать прославляемое прилично, включив песнь в немногие слова. Первое, думаю, прилично при восхвалении прошедших или будущих событий, чтобы вместо их самих для созерцающих служили слова, а второе, думаю, прилично настоящим и совершающимся, когда дела явны сами по себе, и слова нужны не столько для того, чтобы выразить удовольствие возвещающих, сколько для того, чтобы показать удивление, как и пророки прорекали только до Иоанна. Ибо здесь какая нужда была в вестниках, когда явился Сам возвещаемый? Оставалось только воспевать и увенчивать Его, что ясно было и Ангелам, коим первым Он явился, придя на землю, и словом ликовствования их было: слава в вышних Богу. По сей причине Иерарх, после того, как из самых дел познал прославляемого благодетеля, не молится ни о чем из упомянутого в молитвах и не перечисляет дела человеколюбия, которые находятся пред очами, а только прославляет сие в таинственной песни. Поелику же сила жертвенника есть миро, надлежит, чтобы сей силе соответствовало и подлежащее вещество. Ибо, думаю, так лучше может оно действовать, как огонь и свет действуют через собранные тела. Потому и самое имя Спасителя, которое, будучи призываемо, имеет силу во всем, не у всех в устах одинаково обнаруживает свою силу. И так совершитель, поискав, какое из тел сообразнее подлежало бы миру, не нашел ничего приличнее мученических костей, и помазав их миром, и помазанные приложив к трапезе, вполне освящает жертвенник. Ибо таинствам Христовым нет ничего сродственнее мучеников, ибо у них с самим Христом общее все и тело, и дух, и образ смерти. Он и при жизни их соприсутствовал с ними и скончавшихся не оставляет мертвыми, но, будучи соединен с душами их, и бренности сей соприсутствует, и примешивается персти, и если в чем–либо из видимого можно найти и иметь Спасителя, то конечно при сих костях. Посему, приходя к храму, теми словами отверзает для них врата, как бы вводил Самого Христа, и во всем прочем почитает их наравне со священными дарами. Подлинно истинный храм Божий и жертвенник суть кости сии, а сей рукотворный есть подражание истинному. И так прилично к сему храму приложить оный и к совершению сего употребить оный, как и из законов новый служит к совершению древнего.
Потом, совершив уже все и приготовив дом для жертвоприношения и молитвы, возжегши светильник на жертвенник, исходит, во–первых, думаю, указывая сим время жертвы, в какое она приносима была вначале, ибо сие бывало к вечеру и при возжжении светильников. Потом, чтобы, как в доме потерявшего драхму, светильник сей приводил нам на память оный светильник, который возжег, с которым искал и нашел драхму, покрытую землей и тьмой, как бы под землей лежащую в аде (сие, думаю, значит вымести дом и все открыть и вынести на свет) — Тот, Кто и ад исполнил света, сойдя в него. Потом, обходя и весь дом, помазывает миром, дабы соделался он домом молитвы, и имел действенное имя, и помогал нам в молитвах, ибо дерзновение людей к Богу и исправление молитвы нашей, как кадила, есть миро излиянное, — Спаситель, сделавшийся ходатаем нашим пред Богом и посредником. Ибо когда, будучи Единородным, Сам Себя излиял на рабов, тогда истинно примирился Отец и милостиво взирает на нас, и приходящих приемлет, как бы самого возлюбленного Сына Своего обретая в нас. Почему следует, чтобы оный дом, в коем призываем Бога, было излияно миро молитвы, чтобы привлечь к нему призываемого в нем Бога, и чтобы, как молился Соломон, очи Его день и ночь отверсты были на храм сей (1 Цар.8:29). И еще, дабы именуемый храмом Божиим возвысился до храма истинного и имел с ним что–либо общее, для сего, как оный помазан был Божеством, разным образом надлежит, чтобы и сей соделался помазанным, будучи помазан миром. Разумею же истинный храм Божий — всесвятое тело Его, как Сам он называл его, разрушьте, говоря, храм сей (Ин.2:19).