Сочинские иллюзии
Шрифт:
И Уистен Хью Оден [13] переводил его стихи?»
Карина, скажи!
Знаменитый Оден действительно переводил
Стихи Андрея?
Это невозможно! Сказки! Полнейший бред!
Я шарахаюсь
От собственной тени в моей трусливой скромности –
Кто знает, ещё ли эта разбушевавшаяся «оттепель»
Или даже уже «жара»?
13
Уистен
Или вдруг похолодело?
Поехать в Америку? Это невозможно!
Карина, ты, видимо, всё знаешь –
И Роберт Кеннеди написал предисловие
К его книге?
Карина! Ну это уже совсем враньё!
Антисоветская, с приветом, пропаганда!
Кто видел переводы стихов Андрея,
Сделанные американцем Стэнли Кьюнитцем [14] ?
И среди книг этого американского поэта –
«История под надутым парусом» – и это
14
Стэнли Кьюниц – (1905–2006) один из самых популярных американских поэтов, критик, редактор, переводчик, пропагандист русской поэзии в США, переводчик поэзии Вознесенского – стал его другом. Приезжал в Москву обсудить свою работу – лауреат Пулитцеровской премии 2000 года.
«Юнона и Авось» Андрея!
В Москве это уже рок-опера
в театре Ленинского комсомола!
Глядишь, и запоют её
на чёртовом английском языке…
Это уж выдумки!
Пришла ко мне мысль –
Огонь архитектурного пожара изменил
судьбу Андрея.
Огонь для всех. Для всех нас.
Тех, кто молится на алтаре архитектуры,
Кто просит о хлебе насущном,
Строив сейчас послушно крыши
Над пятыми этажами хрущёвок…
Пожар в Архитектурном институте,
Андрей Вознесенский:
Пожар в Архитектурном!
По залам, чертежам,
амнистией по тюрьмам —
пожар, пожар!
По сонному фасаду
бесстыже, озорно,
гориллой краснозадой
взвивается окно!
А мы уже дипломники,
нам защищать пора.
Трещат в шкафу под пломбами
мои выговора!
Ватман – как подраненный,
красный листопад.
Горят
города горят.
Бутылью керосиновой
взвилось пять лет и зим…
Кариночка Красильникова,
ой! горим!
Прощай, архитектура!
Пылайте широко,
коровники в амурах,
райклубы в рококо!
О юность, феникс, дурочка,
весь в пламени диплом!
Ты машешь красной юбочкой
и дразнишь язычком.
Прощай, пора окраин!
Жизнь – смена пепелищ.
Мы все перегораем.
Живешь – горишь.
А завтра, в палец чиркнувши,
вонзится злей пчелы
иголочка от циркуля
из горсточки золы…
…Все выгорело начисто.
Милиции полно.
Все – кончено!
Все – начато!
Айда в кино!
АЙДА В КИНО!
Деревянные подрамники,
Выбеленные ватманом…
Вознесенский в моём сознании
Стал совсем другим –
Таким бунтарским и мятежным –
Франсиско Гойей?
Да, Гойей!
Эй Гойя! Гойя!
Этот вибрирующий длинный звук этого имени –
Йа-я, йа-я-я-я…
Эхо космоса в Лужниках!
Его – Вознесенского – надрывного голоса!
Среди криков
Тысяч благодарных поклонников
И громом их аплодисментов!
А потом…
Он стал Мэрилин…
Он –
Вознесенский…
Совершенно неожиданно
Он заговорил о ней её голосом!
Он не рисовал её портрет –
Просто он превратился в НЕЁ!
В несчастную суперзвезду!
Сегодня Мэрилин – это Гойя,
Гойя – это Мэрилин:
Я – Мэрилин, Мэрилин,
Звезда, звезда.
Героиня на героине…
Кому нравятся мои горящие цветы?
Кто говорит по моему телефону?
Кто снимает штаны
В моей гостиной?
Это – невозможно, это – ужасно!
И самоубийство – непереносимо!
Ужасно, словно смех студийного босса!
Я помню Мэрилин.
Ее видели, как мне напоминают,