Социализм. «Золотой век» теории
Шрифт:
Идейное развитие социал-демократии эпохи Второго Интернационала трудно признать удачным – произошла явная примитивизация и отступление от самоуправленческих, действительно демократических и освободительных достижений «Золотого века теории». Но это был естественный финал столетия, своего рода «серебряный век», когда высокие гуманистические цели были частично размыты под давлением определившейся экономической и политической тенденции. Индустриальное общество вновь поставило перед социализмом жесткий выбор – или утопизм, или оппортунизм, и в среде теоретиков социализма нашлось немного тех, кто мог дать достойный ответ на этот вызов. Приток масс в социалистическое движение потребовал простых ответов, и синтез социалистических моделей пошел в этом направлении. Либо оппортунизм и этатизм, либо свобода и коммунистический радикализм. Немецкая и французская социал-демократии, лидировавшие во Втором Интернационале, утвердили отрицание «утопизма»,
При этом наиболее авторитетные идеологи социал-демократии видели в качестве орудия этого преобразования национальное государство с либеральной парламентской системой. Такой синтез поссибилизма и национал-этатизма не мог не вызвать отпора со стороны приверженцев радикальной традиции марксизма, хранителей его революционной ортодоксии.
Успех марксизма давал социализму возможность пережить тяжелые времена ценой «замораживания» освободительной, антиавторитарной составляющей. Она была сохранена «мелкобуржуазными» (то есть не согласными с «пролетарием» Марксом) течениями, но вытеснена в протестную среду и небольшие кружки интеллектуалов. В ХХ в. она нередко вырывалась из резервации, чтобы снова отступать под ударами правящих режимов всех разновидностей, готовых действовать совместно против этой «третьей силы». Индустриальная эпоха — вредный климат для свободного социализма. Но в XXI веке размывание основ индустриального общества, поиск альтернативы устаревающим формам социальной организации приводит к возвращению идей антиавторитарного социализма в сферу актуальных идей. Пока это происходит «через заднее крыльцо» марксистских заимствований у анархизма, либо благодаря открытиям футурологов, нередко повторяющих где-то слышанные идеи теоретиков XIX в., но не признающих родства. Не умаляя ценности современных поисков, нельзя забывать и о первоисточнике, о размышлениях людей, которые, еще не заразившись предрассудками ХХ в., сумели предложить решение некоторых проблем постиндустриальной эпохи с вольнолюбивых позиций.
Ниша чисто антисистемного сопротивления, в которой оказался освободительный социализм и анархизм, первоначально ослабила их. Но затем она придала им новый импульс развития. Ведь даже марксисты, сохранившие радикальные антиавторитарные принципы Маркса, с отвращением отшатывались от оппортунизма социал-демократии и шли на сближение с анархизмом. Анархизм и близкий ему революционный синдикализм стали прибежищем тех масс, которые не могли или не желали интегрироваться в Систему. Социал-демократия выражала интересы тех, кто хотел быть частью рационально управляемой социальной системы, в которую шаг за шагом превращался и капитализм.
Чтобы сохранить свою идентичность, анархистам приходилось оставаться наиболее радикальными в нерадикальную эпоху, упрямо игнорировать нереволюционность большинства. Перед ними оставалось два пути. Первый: превращаться в бунтарскую субкультуру штирнерианского толка. Второй – возглавить маргинальную часть рабочего класса, продолжая настаивать на отрицании партийной борьбы и выдвигая крайне радикальный идеал коммунизма в качестве близкой цели.
Как показал ХХ век, попытка немедленно организовать коммунизм ведет к быстрым разочарованиям и отступлению на переходные коллективистские или государственно-коммунистические позиции. Однако либертарный социализм нашел реалистический ответ на тенденции индустриального общества – начался подъем синдикалистского движения. Но крупные профсоюзы, которые формально провозглашали революционные цели, в силу необходимости улучшать положение своих членов, сосредоточились на борьбе за сегодняшние права рабочего класса. И эта борьба дала результат. У капитализма вскрылись резервные возможности – по крайней мере в развитых индустриальных странах рабочему классу можно было доплатить. Приближалась эра социального государства, в котором человеку были гарантированы некоторые социальные права. Сначала они поддерживались силовым давлением профсоюзов, а когда гарантии возьмет на себя государство, профсоюзы превратятся в его подсистему. Таким образом, массовые движения обоих направлений социализма пришли в начале ХХ в. к близким результатам.
И все же везде оппортунистическое «грехопадение» встречало сопротивление принципиального радикального коммунистического меньшинства. Однако когда радикалы прорывались к власти, их социальное творчество на практике оказывалось далеким от коммунистического идеала. Но лучше что-то, чем ничего.
Коммуна
Парижская коммуна стала первым опытом правления социалистов, когда им удалось приступить к проведению революционных социальных преобразований. Парижская коммуна предложила формулу новой власти, к которой социалистическое движение апеллировало как к идеалу, правда, понимая под этим разные стороны политики коммунаров – от решительных мер бланкистов до программных деклараций прудонистского характера. Это естественное следствие неоднородности Коммуны, представлявшей собой широкую коалицию демократов с преобладанием социалистов. Эта формула приобрела новую актуальность во время Российской революции 1917 г. (как проект однородного социалистического или однородного демократического правительства), а во время революции в Испании в 1936-1939 гг. воплотилась в Народном фронте.
Лидеры Интернационала провозгласили Коммуну рабочим выступлением, хотя среди избирателей Коммуны и ее депутатов пролетарии не составляли большинства. Историческая Коммуна, а не светлый образ ее, была творением не только рабочего класса, но и средних слоев.
Дело социально-экономических реформ в Коммуне оказалось в руках умеренных анархистов — последователей Прудона. Конструктивные преобразования Коммуны ни на шаг не отошли от антиавторитарного социализма Прудона – коллективизма и федерализма, в сторону государственного централизма и коммунизма, связанного с национализацией.
Бланкисты поддержали не только социальную, но и политическую программу прудонизма, считая возможным отступать от нее только временно, под влиянием критических обстоятельств.
Коммуна выдвинула модель нового политического устройства как федерации свободных коммун.
Несмотря на сохранение бюрократической организации власти и неизбежные в условиях гражданской войны ограничения демократии и тенденции к авторитаризму, Парижской коммуной была практически начата реализация модели демократического, освободительного социализма, которую можно кратко описать формулой: производственное и территориальное самоуправление + локальная демократия и федерализм + социальное государство.
Социалисты разных направлений стали претендовать на наследство Коммуны. Но все признавали – Коммуна стала примером сотрудничества социалистов разных направлений. Возможность и продуктивность такого сотрудничества – один из важнейших уроков Коммуны. Опыт ХХ века – от Российской революции до Народного фронта в Испании – показал, что неизбежная в таком союзе фракционная борьба может вырождаться в настоящую войну на уничтожение, если один из союзников изначально стремится к монополии на власть.
Признаки усиления борьбы за монополию на власть в социалистическом движении проявились как раз в год Коммуны в Интернационале. Дальнейшее развитие событий подтвердило тенденцию, которая в Коммуне лишь наметилась – установление диктатуры в освободительном социалистическом движении ведет не к консолидации сил, а к расколу.
Вполне естественно, что короткий опыт Парижской коммуны оказался наиболее продуктивным в области программы-минимум социалистов – в сознании социального государства. Эти минималистские задачи еще не были отделены опытом истории от собственно социалистических задач. Постепенно задачи социального государства стали вытеснять социалистические задачи в программе социал-демократии Второго интернационала. Во многом марксисты, включая Каутского, точно уловили тенденции своей эпохи. Но они не поняли, что эти тенденции вели тогда не к социализму, а к государственно-монополистическому индустриальному обществу (индустриальному этатизму) и органически связанному с ним социальному государству. Эта система не соответствует критериям социализма как общества без классовой иерархии, в котором господствует общественная (а не государственная) собственность на средства производства.
Социальное государство – система государственных мер и структур, которые защищают социальные права работников и уязвимых слоев населения, а также снижают уровень социального расслоения общества с помощью правовых гарантий и путем перераспределения средств через государственные и общественные структуры. Это – способ осуществления части социалистической программы, который по своему механизму является не социалистическим, а бюрократическим. При отождествлении социализма и социального государства (что встречается у социал-демократов) предпосылка решения задачи отождествляется с самой задачей, и тем самым задача подменяется. Изначальная задача социализма – преодоление социального разделения на эксплуататоров и эксплуатируемых, господствующую элиту и управляемые трудящиеся массы. Преодолев разделение труда и управления, социализм был призван решить гуманитарную задачу восстановления целостности человеческой личности, очеловечивания человека, превращения его в собственно человека из полу-инструмента и тяглового или дикого полу-животного.