Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII века
Шрифт:
Опытному царедворцу Василию Шуйскому пришлось пережить грозу в правление Бориса Годунова, которая едва не стоила ему головы. Он знал, чем можно заслужить снисхождение, и повинился во всех преступлениях, которые ему приписывали. «Виноват я тебе… царь государь: все это (о расстриге и пр. — Р.С.) я говорил, но смилуйся надо мной, прости глупость мою!» — будто бы сказал Шуйский. В заключение князь Василий смиренно просил патриарха и бояр сжалиться над ним страдником и просить за него царя. [121]По словам поляков, Василий признался во всем в самом начале розыска, «боясь
Собор осудил Василия Шуйского на смерть, а его братьев на заключение в тюрьму и ссылку. Лжедмитрий спешил с казнью и назначил экзекуцию на следующий день. Все было готово для казни. По существу самозванец ввел в столице осадное положение: «по всему городу уготовлены быша все стрельцы, вооруженны во всем оружии, яко на битву». [123]
На Пожаре распоряжался новый глава Стрелецкого приказа боярин П. Ф. Басманов. Стрельцы оцепили всю площадь полукругом. Преданные самозванцу казачьи отряды и поляки с копьями и саблями заняли Кремль и все ключевые пункты города. По словам поляков, были приняты все меры безопасности против возможных волнений. [124]
Выехав на середину площади, Басманов прочел приговор думы и собора о винах Шуйского. [125]Вслед за тем палач сорвал с осужденного одежду и подвел его к плахе, в которую был воткнут топор. [126]
Сообщение о том, что Василий Шуйский продолжал обличать еретика Гришку, будучи на эшафоте, а московский народ рыдал, слушая его речь [127], можно отнести к числу вымыслов. [128]
На площади осужденный вел себя совершенно так же, как и на суде. Стоя подле плахи, он с плачем молил о пощаде. «…От глупости выступил против пресветлейшего великого князя, истинного наследника и прирожденного государя своего», просите «за меня — помилует меня от казни, которую заслужил…» — взывал князь Василий к народу. [129]
Во время казни Петра Тургенева и Федора Калачнина москвичи «ругахуся» на них. Из толпы кричали, что суд им «по делом» был. [130]
Осуждение Шуйских вызвало в народе разные толки. По свидетельству поляков, даже их сторонники боялись обнаружить свои чувства, чтобы не попасть под подозрение. [131]По словам же Массы, готовившаяся расправа с Шуйским вызвала явное недовольство в народе. [132]С казнью медлили. Как утверждали современники, отмена казни не входила в расчеты П. Ф. Басманова, и он проявлял видимое нетерпение. [133]Дело кончилось тем, что из Кремля на площадь прискакал сначала один из телохранителей царя, остановивший казнь, а затем дьяк, огласивший указ о помиловании. [134]
В Москве много говорили о том, что прощения Шуйскому добились вдова царица Марфа Нагая и поляки Бучинские, Слонский и др. [135]
Отрепьев впервые увидел в глаза свою мнимую мать 18 июля, когда ее привезли в Москву. Нагая просила за Василия Шуйского не при первом, а при втором его помиловании несколько месяцев спустя, когда Лжедмитрий вернул Шуйских из ссылки. [136]
Бучинские решительно возражали против помилования Шуйских
Авторы записок и сказаний весьма точно воспроизвели обнародованную самозванцем версию помилования Шуйского, соответствовавшую определенному политическому расчету.
Самозванец желал еще до приезда Марфы Нагой подтвердить свое родство с ней. Еще в путивльский период самозванец, стремясь привлечь на свою сторону знать, обещал не давать думных чинов своим польским советникам. В Москве он немедленно нарушил свои обещания. В «комнате» наверху, служившей местом совещания царя с ближними людьми, водворились секретари Ян и Станислав Бучинские, Слонский и др. [138]Чтобы заглушить недовольные голоса в думе, Лжедмитрий решил представить своих польских советников в качестве лучших друзей бояр и их заступников.
Сподвижник Лжедмитрия С. Борша точнее всех других объяснил причины помилования Василия Шуйского. «Царь даровал ему жизнь, — писал он, — по ходатайству некоторых сенаторов». [139]Бояре не посмели открыто перечить царю на соборе. Но после собора они сделали все, чтобы не допустить казни князя Василия. Ни один из предшественников Лжедмитрия на троне не решал дела без участия Боярской думы. Самозванец, заняв престол, должен был следовать традиции. Отмена казни Шуйского явилась первым успехом думы.
Имущество Шуйских, их вотчины и дворы подверглись конфискации. Князь Василий и его братья Дмитрий и Иван были заключены в тюрьму в галицких пригородах. [140]
Круг советников, настаивавших на жестких мерах в отношении бояр-«заговорщиков», потерпел поражение. Поборник опричных методов Богдан Бельский должен был отступить в тень. Лжедмитрий вознаградил его усердие, произведя в бояре, но вскоре же отослал из Москвы на воеводство в Новгород.
Еще будучи в Туле, Отрепьев подготовил почву для обновления состава Боярской думы. Самозванец понимал, что иначе ему не добиться полного послушания бояр, из Тулы он спешно послал гонца в «казанские города» за Нагими. [141]
Мятеж в Угличе, инспирированный Нагими, положил конец их карьере. Ближайшие родственники вдовы царицы Нагой лишились имущества и много лет провели в тюрьме и ссылке. Лишь после коронации Бориса Годунова о них вспомнили и вернули на службу. М. Ф. Нагой стал воеводой в захолустном городке Санчурске, А. А. Нагой — в Арске, М. А. Нагой — на Уфе и пр. [142]
Самозванец вызвал М. Ф. Нагова в Москву, дал ему чин боярина-конюшего. Братья Андрей, Михаил и Афанасий Александровичи Нагие, а также Григорий Федорович Нагой стали боярами и заняли в думе высокое положение. В Разрядных записях отмечено, что самозванец «подовал им боярство и вотчины великие и дворы Годуновых и з животы». [143]Нагие лучше всех других знали, что царевич Дмитрий мертв. Но они охотно «вызнали» в Отрепьеве внучатого племянника, открыв себе путь к почестям и богатствам.