Содержимое ящика(Повести, рассказы)
Шрифт:
И тут колоколом в голове: «Шпионы… ловушка… Ай, Витька, куда ж тебя?!.. Ах ты, сука, Люня! Ой!.. Ведь предупреждали же на собеседовании. Ни слова не скажу! Пусть консула вызывают, тогда скажу… НЕТ! И тогда ничего не скажу… Дочку жалко — вышибут ее из института, как пить дать вышибут… Ну, где эта харя красная, резидент? Где он? А его нет… А Люня тут как тут… и тарелку несет с бутербродами… Ах ты, милая… Ах ты, наводчица… Но запах от нее… запах — сон!., или это от бутербродов? С утра ничего не жрал… А волосы, а кожа!.. А спина полуголая… Нет, Люня, я не такой, не думай… Я, может, пропал, но ты от меня
Взял за руку. Сильно, но чтоб не больно. Повел. И опять комнаты, комнаты… Где тут поукромнее? По дороге еще рюмку хватанул с первого встречного подноса — что-то запредельно ледяное. И… и… прояснело в голове, дурман сошел. Огляделся. «Вот глупый! Сдрейфил! Померещилось тоже — шпионы! Да кому ты нужен? Смотри, Витя, растопырь зенки — люди пьют, гуляют, а ты… Э-э-эх! Откуда в нас эта подозрительность? Уже и в бардаки не верим! Во всем политику ищем. Какая-то в нас бездуховность!..
…Люнечка моя!»
И тут вдруг опять накренилось в голове — мелькнул в дверях Николай Иванович, тоже с бабой и с уродкой переводчицей Евой. «Та-а-а-ак!» — радостно хихикнул Виктор Георгиевич. Он почему-то нисколько не удивился и тут же сильно удивился тому, что не удивился. Пока все это путано колыхалось в мозгу, он уже тянул Люню влево за шторы. За шторой стоял бородатый в очках… улыбался, кланялся… Люня стала знакомить с сутенером… «После, после… Идем, идем… За мной, за мной… Куда тут, куда тут?» Обхватил, засунул руку крепко за пазуху… Она взвизгнула, отскочила. Скакнул за ней и влип в Афанасия Гавриловича.
«И этот тут???»
Афанасия Гавриловича им представили на собеседовании. Объяснили, что он хорошо знает, что к чему за границей, и будет не то чтобы руководителем, а как бы помогать будет руководить. Но подчеркивать этого не надо… хотя помнить надо… а о самом предупреждении забыть.
Афанасий Гаврилович приобнял крепко Виктора Георгиевича и тряхнул так, что у того лязгнули зубы.
— Ты где был? — спросил Афанасий Гаврилович.
Виктор Георгиевич стоял столбом.
— Пойдем домой, — сказал Афанасий Гаврилович.
В мозгу у Виктора Георгиевича навернулась мысль:
«Вызовите нашего консула, без него я говорить не буду». Но он оттеснил эту мысль — она пришла не вовремя.
— Все нормально, — сказал Виктор Георгиевич для пробы.
Афанасий Гаврилович бросил его обнимать — видимо, надоело. Внимательно посмотрел, как стоит Виктор Георгиевич. Тот стоял твердо.
— Ну, погуляй. Через сорок минут все поедем, — сказал Афанасий Гаврилович. — Поди поешь. Разговор потом будет.
Подбежала Люня, таща за собой одной рукой бородатого, а другой уродку Еву. Ела заверещала, запереводила:
— Госпожа Шпинделькранц хочет познакомить вас со своим мужем, господином Шпинделькранцем…
Не Шпинделькранц, конечно, но разве запомнишь? Разве разберешь? Чего, чего? С МУЖЕМ? Ну люди! И он ей позволяет? А на карточке у подвальчика? В сапогах и в шляпе? Голая?
Помутилось, помутнело опять. И пошло все с провалами.
Вспоминалось:
Вот стою у стола. Ем горячее мясо с перцем. Перец жжет десны.
Провал.
Беру рюмку. Наливаю из графина сок. Вижу жуткие глаза Афанасия Гавриловича. Показываю ему графин — сок
Провал.
Лысый… тот, который встречал на вокзале неделю назад, говорит речь… Ева блекочет по-русски… «Укрепление дружеских связей…»
Провал.
— …Очень важно понять друг друга…
Провал.
— …Контакты, несомненно, были полезны для обеих сторон…
Провал, провал, провал.
Провал.
В углу, возле зеркала, опять Люня. Опять Ева:
— Госпожа Шпинделькранц в восторге от знакомства с вами. Она и ее муж надеются увидеть вас скоро, они собираются в вашу страну…
Полный провал.
И еще один.
Сидят с Николаем Ивановичем на диване. У каждого в руке горсть чищеных орехов. Грызут.
— Ты чего, Витёк, кривишься? — спрашивает Николай Иванович.
— Живот болит, — врет Виктор Георгиевич.
Живот не болит. Он кривится от ломанувшего голову прозрения: не на голой карточке видел он Люню, не на карточке в витриночке. Видел он ее на вокзале… в день приезда… была она с тем лысым… и с цветами в руках… и им объясняли, что она что-то вроде секретаря в ихнем объединении профсоюзов… знакомили… Но действительно была в большой шляпе и в сапогах.
Провал.
— Где мы? — спросил Виктор Георгиевич у Николая Ивановича.
— Чего? — спросил Николай Иванович и сунул всю горсть орехов себе в пасть. Зажевал с треском. Не переставая жевать, хлопнул себя по лбу, полез в карман, достал конверт, протянул Виктору Георгиевичу. — Жабыл шовшем, — прошамкал сквозь орехи.
Виктор Георгиевич достал из незапечатанного конверта скользкую белую картонку, на которой типографски было отпечатано (читал через пятое на десятое):
«УВАЖАЕМЫЙ ГОСПОДИН…………………….В.Г.
……ОБЪЕДИНЕННЫЙ ПРОФСОЮЗ………………
……имеет честь пригласить по случаю Рождества
……на коктейль……………………………………………………….
…… состоится…………………………………………. В ДОМЕ
ПРИЕМОВ МИНИСТЕРСТВА ТРУДА……………….
……к 8 часам вечера………………………………………………
(…..)»
Провал.
Брно,
1979
Жизнь
Евгений Борисович окрестился и начал вести дневник уже в зрелом возрасте. В журнале «Знание — сила» он прочел, что человек рассчитан Создателем на сорок лет. Дальнейшие года — подарок судьбы или, в редких случаях, совсем новая жизнь. Евгений Борисович ходил в церковь не часто — работа не позволяла, да, признаться, скучал он на литургии. Смысл текста по-церковнославянски ускользал, ноги от долгого стояния немели. Причащался раз в два или в три месяца. А вот дневник вел регулярно — редко пропускал день, и тогда честно писал: был там-то, встретил того-то, но все это было вчера, запись сделать не хватило сил, уснул. А сегодня (такого-то такого-то) видел то-то, думал о том-то и — отдельно — «прич.» — значит, причащался.