Содержимое ящика(Повести, рассказы)
Шрифт:
— Поздравляю, коллега! Очень интересно, и хочу подчеркнуть, что это исключительно ваше достижение.
— В каком смысле? — спросил озадаченный Лекрин.
— Ну, в том смысле, что это не вполне по профилю нашего института, но… в меру своего влияния могу обещать, что поставим вопрос об открытии нового направления… и тогда… ваши перспективы становятся… — Профессор пожевал губами и рукой показал дальнейшее развитие перспективы.
— Спасибо, профессор. — Лекрин опустил глаза. Сердце колотилось.
— У меня к вам просьба, голубчик, —
Профессор отбыл в темноту, а молодые медики обустроились в том же кабинете возле больного, поужинали чем Бог послал, выпили по две рюмки коньяку, а потом еще по одной и начали строить планы. Мысль колебалась между получением гранта от фонда Сороса на дальнейшие разработки (Международный вариант) и созданием собственной «Клиники Отключения Сознания» в Крыму, где хорошее сочетание высоких скал и качественного алкоголя (Патриотический вариант).
В 4.27 утра пациент проснулся и попросился в уборную. По возвращении он был подвергнут общему осмотру, измерению температуры и давления. Все параметры были в порядке. Система «сердце — легкие» работала нормально. Больной выглядел выспавшимся, и доктор решился на короткий неутомительный разговор. Доктора не покидало счастливое возбуждение. Доктор спросил больного о его памяти вообще, о количестве потребляемого обычно алкоголя, о наследственных болезнях и подошел, наконец, к вчерашнему провалу сознания. Важно было установить, произошло ли отключение от удара о землю или до удара. И если последнее, тогда — отчего?
Больной опять мутно заговорил о сковородке с ручкой и воронкообразном движении, а потом, резко выдохнув воздух, указал на полупустую бутылку коньяка и попросил налить ему рюмочку. Исследователи переглянулись. Богданов поправил очки и вопросительно вздернул подбородок. Лекрин махнул рукой и сказал:
— A-а! Под мою ответственность!
В 5.09 опять измерили температуру и давление. После чего втроем допили коньяк и еще развели немного спирта.
В 6 часов, когда за стеной в комнате старшей сестры замурлыкало радио утренними позывными, все трое задремали — Гвоздев на диване, а медики по углам в неудобных креслах.
Сестра-хозяйка Анна Игнатьевна решительно потребовала убрать больного из кабинета заведующего. В 9.30, когда начался обход, Гвоздев был уже в 229-й — светлой общей палате на шесть человек.
Профессор Драшку, веселый, оживленный, но слегка обросший за ночь щетиной, бодро шел во главе своей свиты. В 229-й присел на кровать к Гвоздеву, оттянул ему веки и близко заглянул в глаза:
— Ну что, голубчик, в рубашке,
Из свиты выдвинулся доктор Лекрин и, щуря слипающиеся, покрасневшие глаза, сказал:
— Рентген сразу после обхода.
— Хорошо! — Профессор Драшку удовлетворенно потер руки. — Очень хорошо! Сделайте снимки, а мы их… — профессор почмокал губами, — посмотрим!
Свита тронулась дальше вслед за лидером. Больные, шаркая тапочками, потянулись на процедуры. В палате остались только Гвоздев и доктор Лекрин. Врач нежно взял гвоздевскую руку и нащупал пульс.
— Николай Иванович, скажите, вы боитесь высоты? Когда вы стояли на балконе… перед самым падением, вы смотрели вниз?
Гвоздев погрузился взглядом во внутрь себя. Потом глаза его снова обрели осмысленность, и он уставился на доктора:
— Вы, извините, что имеете в виду? Вы о чем все время говорите?
— Я имею в виду, — терпеливо проговорил Лекрин, — что, когда вы падали…
— А с чего вы взяли, что я падал? Никуда я не падал.
— То есть?
— Чего «то есть»? Почему я должен падать… с девятого этажа?
— А как же вы внизу оказались?
— А вы чего, не знаете, как внизу оказываются? По лестнице… или на лифте.
— Но вы же вышли на балкон.
— Ну, вышел. А потом обратно вошел.
— А почему же вас никто не видел?
— Да они пьяные были! Сидели, носом стол клевали. А я смотрю сверху — вижу — трава зеленая, свежая, а тут жара такая и накурено… и еще обозлился я на них… и пошел.
— По лестнице?
— По лестнице.
— А почему не в лифте?
— А он не шел — дверь кто-то не закрыл.
Доктор Лекрин крепко потер глаза кулаками и с ужасом посмотрел на Гвоздева:
— Ну, и дальше?
— А вот дальше ничего. Лег на траву… помню, стало хорошо, и все — отключился.
— А откуда же у вас кровь на плече?
Гвоздев поглядел на плечо и подумал.
— Вспомнил! — сказал он. — Когда по лестнице вниз бежал, меня на поворотах все время заносило и я правым плечом каждый раз об стенку… а она шершавая… ух, я злой был!
Доктор Лекрин встал и, пошатываясь, пошел к двери.
— А вещи мои где остались? — негромко спросил Гвоздев.
Но доктор его не услышал.
Доктор Ленникова вступила на суточное дежурство. Просматривала журнал за прошедший день.
— Володя! — крикнула она за ширму, где Лекрин тщательно мыл руки под краном. — Вот тут запись по Гвоздеву — доставлен в морг. Ты его принимал?
— Там зачеркнуто, — глухо донеслось из-за ширмы.
— Я вижу. А куда же он девался?
— Домой ушел.
Утренняя толпа уже схлынула, и Володя Лекрин ехал домой в полупустом троллейбусе. Дремал, опершись локтем на отворенное окошко. Рот его был раскрыт, и он по-детски всхлипывал во сне.