Соединенные
Шрифт:
Той весной Ангутна хорошо поохотился, и поэтому вечерами, когда все танцевали под звуки бубна, о нем складывали песни. Песец также не был забыт, и в некоторых песнях юношу и песца называли Соединенные — так нашло их это имя.
Летом, когда олени уходили далеко на север выводить потомство, песец и Ангутна отправлялись на поиски другой дичи. Соединенные спускались на каяке по ревущим рекам на иссеченные ветрами равнины тундры в поисках гнездовий гусей. Примерно в середине лета взрослые гуси из-за линьки теряли маховые перья, поэтому были очень пугливыми и все время оставались на воде. Охотник
Там Ангутна прятался за прибрежными скалами, а Кипмик пританцовывал прямо на берегу, взлаивая и поскуливая, словно щенок, то катался на спине, то подскакивал в воздух. Он играл, и гуси, заинтересованные странным поведением хорошо знакомого животного, покидали свои укрытия, медленно подплывая к нему. Они не боялись песца, зная, что в воду он не полезет. Гуси подплывали все ближе, гогоча и вытягивая от любопытства шеи. Тогда свистела праща Ангутны, и камень с яростным жужжанием летел к цели. Взмахнув крыльями, гусь поникал на воде.
Кипмик подманивал гусей тем же старым приемом, что с незапамятных времен применяли дикие песцы… но только один Кипмик вел свою игру ради человека.
Так проходили годы, пока в летней палатке Ангутны не появилось двое детей — мальчик и девочка, часами игравшие с мягким пушистым хвостом песца. Но не только детвора играла с белой кисточкой его хвоста. У Кипмика были и свои малыши. Каждую весну, когда на холмах токовали куропатки, а отрывистый призывный лай диких песцов оттенял звучные брачные песни волков, в сердце песца, живущего вместе с людьми, пробуждалось беспокойство.
В одну из ночей он украдкой ускользал из стойбища и пропадал где-то помногу дней. А когда возвращался, исхудавший и голодный, Ангутна подкармливал его лучшими кусочками и лукаво желал удачи его подружке лисичке, укрывающейся неподалеку в свежевырытой норе. Лисичка ни разу не осмелилась спуститься в стойбище, но Кипмик заботился, чтобы она и щенки не голодали, а Ангутна не жалел отдавать песцу и его семье немалую долю добытого ими мяса. Иногда он провожал песца до самой норы. Там Ангутна клал у входа свежую рыбину и ласково обращался к невидимой, затаившейся в норе лисичке:
— Ешь на здоровье, маленькая сестричка.
С годами о Соединенных стали рассказывать уже повсюду на Великих равнинах. В одной из историй говорилось о том времени, когда Ангутна с семьей одиноко поселились у озера, называвшегося Лампа Женщины. Год выдался очень трудным. Зимой Целый месяц не прекращались страшные бураны, все ближние к стойбищу запасы мяса кончились, а к дальним невозможно было Добраться — слишком уж рассвирепела пурга. Людей мучил голод и холод: весь жир для ламп был съеден.
Наконец дождались дня, когда ветер улегся. Ангутна запряг собак и отправился к большому тайнику, заложенному в двух Днях пути на запад. Собаки изо всех сил напрягали свои истощенные мышцы, а песец белой поземкой вился впереди, выбирая Для упряжки самый легкий путь. Полозья нарт скрипели и скрежетали, как будто ехали по сухому песку — значит, температура упала до пятидесяти, а то и шестидесяти градусов ниже нуля.
На второй день пути солнце так и не поднялось над горизонтом, где проступила только бледная полоска света.
Кипмик по-прежнему шел впереди упряжки, но запорошенные снегом утомленные глаза Ангутны его уже почти не различали; в тревоге он белой тенью снова и снова возвращался к нартам, чтобы собаки его видели и не сбились с пути. Когда же свист ветра перешел в визг, Ангутна понял, что ехать дальше было бы безумием. Он попытался отыскать достаточно плотный снежный нанос, чтобы нарезать плит для иглу, но сразу не нашел, а времени на поиски не было. Поставив нарты боком, он ножом для резки снега выкопал с подветренной стороны небольшую яму. Поплотнее завернувшись в шкуры, он перекатился в яму и на нее опрокинул сверху нарты.
Собаки послушно свернулись калачиком рядом с нартами, уткнув носы в хвосты, и снег начал заносить их, а Кипмик все подбегал то к одной, то к другой, покусывал их за плечо, чтобы заставить подняться и двигаться дальше, пока не удастся добраться до какого-нибудь укрытия. Он оставил свои попытки, только когда очертания собак совсем скрылись под белыми нависающими шапками сугробов. Тогда песец подбежал к нартам и зарылся под них. Он подполз под самый бок Ангутне, который придвинулся, чтобы погреться о его маленькое тельце.
Весь день и целую ночь ничто не двигалось на белой поверхности равнин, кроме несущихся в темноте новых и новых снежных вихрей. На следующий день ветер стих. Ровная поверхность закрученного над Ангутной сугроба расступилась, когда он с усилием выпрямился и встал, сбросив тяжесть снега. С поспешностью, на какую только было способно его онемевшее тело, он начал искать в близких холмиках и сугробах погребенных собак — сами они из своих белых саркофагов выбраться не могли,
Но искать ему почти не пришлось. Кипмик бегал вокруг и своим тонким нюхом безошибочно определял, где погребены собаки. Наконец они были откопаны, и оказалось, что все живы, но так слабы, что едва могут сдвинуть с места нарты.
Тем не менее Ангутна погонял их. Он знал, что, если сегодня они не найдут пищу, собаки погибнут. А с их смертью все будет потеряно, потому что мясо из тайника уже нельзя будет доставить в стойбище. Ангутна безжалостно подгонял упряжку, а когда у собак кончились силы и нарты остановились, он сам впрягся рядом в постромки.
Около полудня солнце чуть поднялось над горизонтом и осветило красным светом пустынный мир. Бесконечные снежные бураны и метели оставили после себя огромную бесформенную белую пелену, сгладившую теперь все выступы. Ангутна не различал никаких примет. Он затерялся в этой снежной пустыне и пал духом.