Соглядатай, или Красный таракан
Шрифт:
– Что вам плохого сделала советская власть?
– Нечего тут пропаганду разводить! Не пущу я тебя… Иди вон через дорогу, там у Катьки весь ваш сброд собирается.
Ничего я не ответила злобной старушонке. Заковыляла к Катьке.
– Не удивляйтесь, – сказала Катерина. – Это не люди, а змеи. Они встречали немцев хлебом-солью. Их выслали к нам со Смоленщины. Кулаки!
– Старушка напомнила мне мою матушку, – повинилась я. – Вот и пошла к ним…
– Ладно, переночуете у меня…
Катерина предложила мне стул, а сама куда-то вышла. Я огляделась: хатка бедная, но чистенькая, на лежанке спал малыш. Ему, наверное,
Хозяйка внесла цинковую ванночку. Я подумала, что она собралась купать на ночь ребёнка.
– Ну вот, помоете голову, – сказала Катерина. – Во дворе кипячу целый бак воды, так что полностью сполоснётесь. Отдохнёте, а завтра дальше двинетесь. Вы в каком селе живёте?
– В Большой Софиевке.
– Осталось-то всего ничего: километров двадцать пять, пожалуй, будет. За день и дойдёте. Ну, давайте мыть голову…
– Я даже косы не могу расплести, – засмущалась я. – Руки меня не слушаются. Будто онемели…
Катерина расплела мне косы, помыла волосы, завязала их полотенцем, потом принесла ещё воды:
– Не стесняйтесь! Раздевайтесь… Вижу, у вас чулки в пятнах… Прилипли… Ничего, мы их потихонечку отмочим…
Я молча подчинялась движениям её быстрых рук и терпела боль, стискивая зубы. Катерина, не брезгуя, сама выстирала чулки и бинты, развесила их на печке и опять во двор выбежала. А я прилегла на кровать и тут же забылась тяжелым сном. И не слышала, как Катерина снова в хате объявилась.
– Вставайте! – сказала она громко. – Я борщ сварила. У меня во дворе летняя печка. На ней готовлю, чтоб в хате дыма не было…
Спасибо, не хочу, – ответила я.
– Да как же так? Я ведь для вас петуха зарезала, – расстроилась Катерина. – Не хочу, чтобы он немцам достался. Сколько тут народу проходило – я всех угощала. Куры у меня такие знатные были – красивые, рябенькие хохлатки, и зимой, и летом неслись! Теперь ни одной нет. И гусей тоже порубила. Чем фрицам они достанутся, пусть наши люди досыта поедят.
– Да как же вы зиму переживёте? – спросила я. – Ребёнка будет чем кормить?
– Корова осталась у меня, – ответила Катерина. – В погребе – картошка, капуста, овощь всякая припасена. Если идолы не отнимут, то перезимуем…
Я слушала её рассказ. Голос Кати постепенно приглущался и вскоре совсем стих. Я очнулась от звука ложки, выпавшей из моей руки в миску.
– Извините, Катерина, – прошептала я и, свалившись головой на подушку, мгновенно заснула.
(Бабушка, милая бабушка! Ты подробно описала и Катерину, и её малыша, который родился уже без отца: он ушёл на фронт и никогда не увидел своего первенца – погиб в первом же бою… И всех, кого встречала на своём пути домой, тоже подробно описала, и все разговоры, и все имена-фамилии сохранила твоя память. Наверное, ты хотела, чтобы тот, кто станет читать твои бумаги, тоже принял их как близких, сердечных людей? Таких сейчас ох как мало осталось! Ну, кто ж будет резать ради гостя последнего петуха? Или мыть незнакомому человеку больные ноги в струпьях и гное… О, как меня поразила твоя простая фраза: «С попутчиками свыкаешься за несколько часов пути, а если ещё и разделишь с ними пищу и кров, то они становятся тебе почти родственниками».
Я не стал перепечатывать на машинке это место твоей рукописи.
Впрочем, ладно. Тут какой-то непорядок в рукописи. Вроде бы не хватает нескольких листов? О, точно! Из тетрадки выдернуты четыре странички. Зачем? Этого ты мне уже не объяснишь. Как жаль, что в последний год я так мало с тобой разговаривал! Вечно спешил, бежал-скакал, сам себя порою забывал. О, Господи, когда же будет та остановка, с которой можно спокойно оглянуться назад? А может, этого лучше вообще не делать? Вот ведь жена Лота оглянулась и превратилась в соляной столб… Орфей оглянулся – Эвредика вернулась в мир теней…)
И вот я дома. Сижу на русской печи, как мне велела мать. Вдруг, слышу, кто-то в сени зашёл, стучит в хату.
– Заходите!
Вошёл полицай Василий.
Мама мне уже много нарассказывала о нынешней сельской власти и панах-оборотнях. Этот Василий был бригадиром. Когда немцы подходили к соседнему району, пришло указание: поджечь скирды хлеба и эвакуировать население. Однако Василий подговорил ещё одного бригадира – Ивана, и они спрятались под скирдами, а как только услышали стрекот фашистских мотоциклов, так и вышли на дорогу с поднятыми вверх руками. «Большевики заставляли нас поджечь хлеб, а мы не послушались и сберегли его для вашей армии», – сказали они врагам. За это их произвели в полицаи.
– Здравствуйте, – сказал Василий.
– Здравствуйте, коли не шутите…
– Вот ты какая… Даже жалко, – он пристально смотрел на меня. – Больно уж хороша!
– Что вам нужно? – довольно мрачно спросила я, давая понять, что не желаю с ним долго разговаривать.
– Пан староста узнал, что ты вернулась домой, и велел завтра увести тебя в управу. Там всех комсомольцев берут на учёт…
– А почему завтра? У меня ноги больные. Я хочу хоть немножко отдохнуть и подлечиться…
– А что у тебя?
– Ящур.
– Жаль… Но это не беда, заживёт и пройдёт. Вот только давай с тобой дружбу заведём…
Он взял меня за плечи и притиснул к своей груди. От неожиданности я ткнулась головой ему в плечо и мигом отпрянула.
– Ну, что вы, дядя Вася?
– Какой я тебе дядя Вася? Давай будем встречаться…
– Как вам не стыдно! У вас жена, дети…
– Да откуда жена о нас узнает, если сами не разболтаем? Я знаю одно укромное место… Ну?
– Отойдите от меня! Кричать буду. Стекло разобью. Пусть соседи слышат!