Соглядатай (сборник)
Шрифт:
С другой стороны, он может быть и абсолютно искренним – то есть действительно не знать, что произошло на самом деле.
Жюар возвращается в клинику. Он не смог вытянуть из Уоллеса ни полезных сведений, ни обещаний. Все меньше и меньше надежды на то, что представители власти защитят его, если дело примет скверный оборот. Зато они охотно осудят его как соучастника.
С какой стороны на него ни взглянешь, все равно он виновен. В любом случае ему видится мрачный исход.
На фоне всех этих опасностей специальный агент,
Но тут маленький доктор вспоминает, что он сказал Уоллесу перед тем, как расстаться: «Иногда бывает, что убийцу упорно ищут…» Он сразу же пожалел об этих словах, которые слишком ясно – более ясно, чем ему бы хотелось, – указывали на сложившуюся ситуацию. Теперь он рад, что произнес их. Он дал Уоллесу ключ к загадке: если тот как следует подумает и сумеет сделать выводы, то окажется на верном пути. Впрочем, как показалось Жюару, полицейский не проявил особого внимания к этим его словам.
Вернувшись на Коринфскую улицу, доктор входит в маленькую белую палату, к Даниэлю Дюпону. Входит без стука, как принято в клинике. Профессор, стоящий спиной к двери, вздрагивает.
– Вы меня напугали.
– Извините, – говорит Жюар, – зашел как к себе домой. И о чем я только думаю.
По-видимому, Дюпон расхаживал взад-вперед между кроватью и окном. Лицо у него расстроенное.
– С рукой все в порядке? – спрашивает Жюар.
– Да, да. В полном порядке.
– Температура поднялась?
– Нет, нет. Со мной все в порядке.
– Вы бы поменьше двигались.
Дюпон не отвечает. Он думает о чем-то другом. Идет к окну, отодвигает одну из занавесок – всего на несколько сантиметров, – чтобы можно было видеть улицу, но самому оставаться невидимым.
– Марша все еще не вернулся, – говорит он.
– Он скоро придет, – отвечает доктор.
– Да… Надо бы ему поторопиться.
– У вас еще есть время.
– Да… Не так уж много.
Дюпон отпускает занавеску. Легкая ткань расправляется, и снова становится виден рисунок вышивки. Перед тем как замереть в неподвижности, занавеска чуть колышется, – это едва ощутимый трепет, который быстро гаснет.
Профессор медленно опускает руку, как человек, которому больше нечего делать, а потому незачем спешить. Тот, кого он ждет, запаздывает; чтобы скрыть тревогу – и хоть немного совладать с ней, – он заставляет себя двигаться нарочито размеренно. Он опускает руку.
Вместо того чтобы повиснуть вдоль тела, рука приподнимается, забирается под пиджак, опускается снова, потом опять поднимается, выныривает наружу и исчезает в кармане.
Дюпон поворачивается к доктору.
7
В зеркале над камином он видит свое лицо, а ниже – двойной ряд выстроившихся на мраморной доске безделушек:
Атлет с ящерицей, пепельница, табакерка, подсвечник… Он вынимает руку из кармана и протягивает ее к первой статуэтке – слепой старик, которого ведет ребенок. В зеркале навстречу руке движется ее отражение. И рука, и отражение на секунду застывают в нерешительности над медным подсвечником. Затем отражение и рука спокойно ложатся друг против друга, на равном расстоянии от зеркала, на край мраморной доски и на край ее отражения.
Слепой с ребенком, медный подсвечник, табакерка, пепельница, атлет, убивающий ящерицу.
Рука вновь тянется к бронзовому слепому – а отражение руки к отражению слепого… Две руки, два слепых, два ребенка, два подсвечника без свеч, две терракотовые табакерки, две пепельницы, два красавчика, две ящерицы…
Еще какое-то время он выжидает. Затем решительно убирает статуэтку слева и заменяет ее терракотовой табакеркой; подсвечник встает на место табакерки, а слепой – на место подсвечника.
Табакерка, слепой с ребенком, подсвечник, пепельница, красавец атлет.
Посмотрим, как это выглядит теперь. Что-то еще режет глаз. Пепельница, слепой, подсвечник… Он меняет местами два последних предмета. Терракотовая табакерка и ее отражение, слепой и его отражение, подсвечник, атлет с ящерицей, пепельница.
В конце концов он передвигает маленькую красную пепельницу на несколько сантиметров ближе к углу мраморной доски.
Гаринати выходит из комнаты, закрывает дверь на задвижку и начинает спускаться по длинной винтовой лестнице.
У канала. Гранитные плиты набережной; под слоем пыли там и сям поблескивают черные, белые и розоватые кристаллики. Справа, чуть пониже – вода.
Электрический провод, заключенный в резиновую оболочку, прорисовывает вертикальную черту на фоне стены.
Несколько ниже, преодолевая карниз, он изгибается под прямым углом раз – другой. Но затем, вместо того чтобы уйти в проем, он отходит от стены, и полметра его провисает в воздухе.
Дальше книзу, снова вертикально прикрепляясь в стене, он описывает еще две или три дуги синусоиды – и продолжает отвесный спуск до конца.
Маленькая застекленная дверь жалобно скрипит. Гаринати убегал так стремительно, что распахнул ее шире, чем надо. Серый каменный кубик. Неработающая сигнализация. Улица, пахнущая капустным супом. Немощеные проулки, которые теряются вдали, среди проржавевшего кровельного железа.
Велосипедисты едут с работы. Поток велосипедов течет по Бульварному кольцу.
– Вы не читаєте газет? – Бона наклоняется к портфелю…
Гаринати затыкает уши, чтобы избавиться от этого назойливого шума. Теперь он затыкает их одновременно и на минуту замирает в таком положении.