Согрей моё сердце
Шрифт:
– Ничего пока, – бормочу, смотря на водную гладь.
Муж устраивается за моей спиной, вытягивает ноги и, потянув за плечи, устраивает на себе. Я оказываюсь лежащей между его ног, голова покоится на груди, и мужчина перебирает волосы, массирует кожу. Мы молчим. Процион, кажется, вновь дремлет. А я размышляю о словах Антареса. Представляю маленького мальчика с пшеничными волосами и ярко-синими глазами. Он бежит по песку и громко кричит, а следом несётся мой злотокожий муж. И мне нравится эта картинка.
– Я хочу детей, – озвучиваю мысли вслух. Пальцы минтакийца
Нашла, конечно, кому озвучивать мысли. Ведь именно с Проционом у нас ничего ещё не было в интимном плане. Мы только целуемся, как подростки, и жмёмся по разным углам. Его Высокомершество не торопится и не приходит ко мне в спальню. Я, соответственно, тоже не настаиваю. Хотя после длительных поцелуев очень хочется наброситься на белобрысого ледышку и обрушить всю страсть. Но мне нравится наша неспешная прелюдия. Мы как-то заново узнаем друг друга. В этом есть какое-то своё очарование и нежность.
– У нас будет много детей, – усмехается Процион, говорит вроде как расслабленно, но я улавливаю эту нотку некой горечи, что ли. Перевернувшись на живот, задираю голову и смотрю на мужа.
Минтакиец выгибает свою платиновую широкую бровь и улыбается уголком губ. Сейчас он особенно красив. Нет этой высокомерности, надменности. Он только наедине со мной такой настоящий. Простой и расслабленный. Сонные васильковые глаза смотрят с нежностью. На остроконечных ушах нет серёг. И кожа за эти дни загорела, особенно щёки и нос. Он не потемнел, как все нормальные рурки, а покраснел, как нежный минтакиец. На носу кожа даже облазить начала. Это он вчера так обгорел после рыбалки с Таресом. Я его лечила весь вечер охлаждающими компрессами и кремами.
– Твои дети не будут запасными никогда, Процион! – заявляю сурово. – Никто из наших детей не будет Запасным.
– Знаю, Веда, – мурлычит Проци, зарываясь в волосы длинными аристократическими пальцами.
Трусь об него, подтянувшись выше. Чувствую животом восстающую часть тела, улыбаюсь коварно и тянусь к губам. Муж сам съезжает ниже и накрывает мои губы своими. Мы немного увлекаемся, желание вспыхивает и бурлит по венам. Всё-таки ещё раз убеждаюсь, что мама была права, когда говорила: гены бабушки оставили на мне след. Если раньше я думала, она так говорит о моей неспособности к восприятию личностных отношений к окружающему миру и самой себе. То сейчас с уверенностью могу сказать, что это относится к моей ахернарской любвеобильности.
Процион гладит по спине, спускаясь к филейной части, сжимает попу и двигает меня выше, сажая прямо на свой вздыбленный пах. Трусь сама, мычу ему в рот, запутываясь пальцами в платиновых волосах. Он продолжает гладить меня, смещает руки выше и расстёгивает заклёпку топа от купальника.
– Нам лучше остановиться, сейчас остальные проснутся, – шепчу, ёрзая.
– Ты вправду этого хочешь? – опять бровь выгибается, умелые пальцы задирают топ и сжимают оба полушария. Процион приподнимается и накрывает ртом чувствительный сосок.
Полузадушенно всхлипнув, откидываю голову назад. Выгибаюсь,
– Процион! – вскрикиваю и, сжав волосы, дёргаю его.
– Остановиться? Сейчас? – шепчет мужчина, вонзаясь двумя пальцами глубоко в меня.
– Да! – выкрикиваю, насаживаясь, и муж действительно останавливается. – Нет! Проци!
Мужчина мягко смеётся и жёстко целует в губы, выпивая любые звуки. Он быстро избавляет меня от купальных трусиков и довольно грубовато сажает прямо на вздыбленную плоть.
– Звёзды, Веда! – выдыхает напряженно и завороженно муж. – Ты такая тугая.
Мне самой немного дискомфортно и тесно. Дышу через раз, сжимая внутренние мышцы и пытаясь привыкнуть. Процион не торопит, ласкает грудь, целует, лижет вершинки, сжимает оба полушария чуть болезненно, но меня это сильнее заводит. Его грубость какая-то другая, приятная и необходимая.
Я медленно приподнимаюсь и опускаюсь всем весом. Вскрикиваю, впиваясь ногтями в грудь минтакийца. Он морщится, но не мешает мне исследовать его. Постепенно нахожу нужный мне ритм и двигаюсь сама. Процион не сдерживается, постанывает, шипит и сам подается тазом.
– Устала, – ворчу, заполошно дыша.
Муж крепко держит за бёдра и вбивается снизу. Мощно, глубоко и жёстко. Меня подбрасывает, я кричу, разлетаясь от этих толчков. Он впивается пальцами в ягодицы, сжимает, разводит их чуть в сторону, продолжая насаживать на себя. Так глубоко. Кажется, он достигает сердца и буквально проникает туда. Падаю на него, трясясь, прикусываю плечо с силой. Процион не останавливается, с хрипом рычит, крепче обнимает.
Тянусь за поцелуем, словно слепой ицар, тычусь носом в шею. Тяжело дышу, подрагиваю, выпиваю шипение мужа. Процион вгрызается в губы собственническим поцелуем, проталкивая глубоко язык, и подводит к краю новой пропасти.
– Давай, мелкая, ещё раз, – хрипит в перерывах между поцелуями.
И вскоре меня разносит на части в ещё одном ярком, слепящем освобождении.
– Да! – выкрикиваю я, разлетаясь на мириады песчинок.
– О, звёзды! – вторит Процион, следуя за мной.
Лежу на муже, вздрагиваю от пробегающих остаточных молний экстаза под кожей. Слушаю его сердцебиение. Проци гладит по спине, держит крепко-крепко и шумно дышит в макушку.
– Вот теперь можно и позавтракать, – мурлычет через время муж, водя носом по виску и прикусывая хрящик уха.
Угукаю и в отместку за укус вонзаю ногти в кожу груди. Процион шипит и хлопает ладонью по попе. Не сильно, но неожиданно, даже слегка возбуждающе.
– Эй! – возмущённо дёргаюсь и вновь кусаю за плечо, ближе к шее. В то же место, где краснеет след от моих зубов.
– Веда! – рычит муж и быстро соскакивает. Трёт место укуса. – Тебе не жить, мелкая.
– Ты только обещаешь, – улыбаюсь, ища купальник.
– Доигралась! – Процион перехватывает поперёк туловища, закидывает на плечо и, хлопнув по голой ягодице, несёт в дом.