Сохраняя веру (Аутодафе)
Шрифт:
— Благодарю вас, отец, — с вялой улыбкой сказал Тим.
— А теперь возьми вот это.
Старик что-то сунул Тимоти в руку. Это оказалась плитка шоколада «Хершиз».
— Один мой бывший ученик шлет мне их из Америки коробками, — пояснил Аскарелли. — Шоколад отлично стимулирует работу мозга.
От эксцентричности этого жеста Тим не смог удержаться от смеха. Под пристальным взором довольного Аскарелли он с жадностью сжевал шоколад.
Тим уже двинулся к сцене, когда старик еще раз окликнул его.
— И последнее, — сказал он с любовью. — Эти два часа станут для тебя последними в роли студента. Постарайся получить от них удовольствие!
В
64
Хорошо… отлично (лат.).
Когда все было позади, Тим почувствовал облегчение, смешанное с грустью. Аскарелли оказался прав. Это был последний случай, когда он блистал как студент.
Огромный Палаццо Сантиори элегантно царил над Виа-Сан-Теодоро. Его залы и комнаты с высокими потолками были украшены величественными полотнами, среди которых имелись даже произведения раннего Возрождения, когда художники творили под непосредственным покровительством этой семьи.
— Невероятно! — восхищенно проговорил Тим, в благоговении застыв перед «Благовещением» Рафаэля. Он настраивался на знакомство с нынешними сильными мира сего, но не был готов одновременно на встречу со Старыми Мастерами.
— У Сантиори всегда было чутье на талантливых людей. — Княгиня оказалась невысокой, пышущей здоровьем женщиной с седыми волосами и глазами, которые своим живым блеском затмевали сияние ее многочисленных бриллиантов. — Это более ранний вариант по сравнению с тем, что висит в Ватикане, — пояснила она. — Но когда дело касается Рафаэля, сказать, что первично, а что вторично в смысле красоты, невозможно. Вы согласны?
— О да, конечно, — быстро ответил Тим и подумал, как же должен чувствовать себя человек, живущий в доме, полном столь бесценных сокровищ.
— Пойдемте, отец. Можно мне называть вас Тимотео? Позвольте мне представить вас некоторым замечательным людям. Как-нибудь в другой раз заходите и любуйтесь картинами, сколько вам будет угодно.
Тим проследовал за княгиней по широкой мраморной лестнице. Ее каблуки стучали почти в унисон с его стремительно бьющимся сердцем. Еще один пролет, и они вышли в разбитый на крыше дворца сад, который освещался фонарями, установленными через равномерные промежутки на ограде. От вида Вечного города, открывающегося с террасы, у Тима захватило дух. С этой «смотровой площадки» можно было видеть весь Форум, освещенный прожекторами. Тим не мог оторвать взора от этих благородных руин империи — отчасти потому, что не чувствовал себя по-настоящему достойным людского величия, живые воплощения которого сейчас во множестве толпились на террасе.
Знакомый голос вернул его к действительности.
— Nunc est bibendum. Пора предаться возлияниям, как сказал поэт, — произнес где-то рядом отец Аскарелли. — Вот кто был подлинный поэт Рима — Гораций! Разве не так?
Тим обернулся на своего наставника и негромко
— Отец мой, вы, я смотрю, времени зря не теряете! — сказал он. В каждой руке Аскарелли держал по узкому бокалу шампанского.
— Видишь ли, мой мальчик, — в свою очередь рассмеялся старик, — в моем возрасте надо использовать каждый момент. Я уже выпил за твое здоровье и еще выпью. Спасибо, что включил меня в список своих приглашенных. Теперь у меня есть шанс умереть с безупречным послужным списком в обществе.
— Carpe noctem [65] , — с теплотой в голосе сказал Тим.
— Et tu bili [66] , — отозвался Аскарелли и растворился в море знаменитостей.
Тим тут же мысленно поклялся пить в этот вечер только минералку, дабы запомнить каждое лицо, каждый звук, каждую ноту этого вечера… Вечера, устроенного в его честь.
Тем не менее на следующее утро голова у него раскалывалась. Не от выпитого или съеденного, а скорее, как он рассудил, от титанического умственного напряжения вчерашнего дня, когда сперва он сам источал блеск, а затем блеск источали на него.
65
Лови ночь (лат.). Тим в шутку перефразирует знаменитое carpe diem («лови день», т. е. «пользуйся каждым моментом») Горация.
66
Ты тоже сын [мой] (лат.).
В коллегию он вернулся как раз к утренней мессе, после чего свалился от усталости и проспал завтрак.
Вечером в трапезной за ужином к нему опять подсел Джордж.
— Вчера тебя вполне могли бы избрать, Хоган.
— Что-что?
— По моим подсчетам, на приеме было шестнадцать Князей Церкви — причем не все из них итальянцы. Когда за тебя поднимает бокал кардинал, архиепископ Парижский, готов поклясться, все французы не раздумывая отдадут тебе свои голоса.
— Он там правда был? — простодушно удивился Тим. Он уже научился пропускать мимо ушей едкие замечания своего товарища и конкурента относительно его продвижения по церковной лестнице.
— Ты что, его не видел? A-а, ты небось другим делом был занят — все на Софи Лорен глазел.
— Что?!
— Перестань притворяться! Надо было быть слепым, чтобы не заметить ее с этим ее заботливым супругом — Карло. Не забывай, смотреть нам не запрещено! Да ладно. Лучше скажи, с кем тебе удалось поговорить?
Тим потер ноющий лоб и сказал:
— Знаешь, Джордж, я не в силах всех припомнить. Я не шучу. Можешь пройти ко мне, я там список набросал.
— Что ж, от такого приглашения грех отказываться, — с готовностью согласился Джордж.
Вернувшись в комнату Тима, оба склонились над его столом, и Джордж с нескрываемой завистью произнес:
— Ну, Тим, это действительно почетный список. И ты по-прежнему хочешь вернуться в Бруклин, чтобы выслушивать там кающихся в грехах подростков и старушек?
— Я еду в приход Сент-Грегори, — твердо заявил Тимоти. — Это моя родина.
— Дело твое. — Джордж пожал плечами. — Но не думаю, что это лучший способ, каким может служить церкви человек с твоими способностями.
— Что ж… А у тебя какие планы? — поинтересовался Тим.