Сохраняя веру
Шрифт:
За вечер нужно переделать много дел: дать Вере антибиотики, наложить свежую повязку на швы перед сном. А еще позвонить маме и извиниться. Программа-минимум – убрать со стола после обеда.
Но вместо того чтобы заняться чем-нибудь из этого, Мэрайя просто стоит и смотрит на свою кровать. Ночами ей кажется, что она падает в ямы и канавы, оставленные на матрасе Колином и Джессикой. Сдернув одеяло, она устраивает гнездо на полу. Ложится, укрывается простынями и представляет себе лицо Колина, как представляла давным-давно, засыпая на узкой кровати в студенческом
Вера знает: мама плачет. Плачет так сильно, что с трудом успевает глотать воздух. Звук негромкий, но даже если накрыть голову подушкой, его все равно слышно. Когда родители ругались, было то же самое. От этого Вере и самой хочется плакать. Она думает, не позвонить ли бабушке, но вспоминает, что в семь вечера бабушка снимает трубку и кладет рядом с телефоном, чтобы рекламные звонки не досаждали. Поэтому Вере остается только свернуться в клубок, лежа поверх постельного белья в одних пижамных штанишках, и прижать к себе старого плюшевого медведя, пахнущего шампунем «Джонсонс беби».
Она лежит так довольно долго. А потом ей снится, что прямо перед ней сидит кто-то в длинной белой ночной рубашке. Приученная опасаться незнакомых людей, она испуганно вскакивает.
– Вера, – говорит загадочная фигура, – не бойся.
Длинные темные волосы, печальные темные глаза.
– Я вас знаю?
– А хочешь знать?
– Не знаю.
У Веры возникает сильное желание дотронуться до белой рубашки. Раньше она никогда не видела такой ткани: кажется, только прикоснись к ней – упадешь в эту мягкость и не выберешься.
– Вы пришли к моей маме?
– Нет, к тебе. Чтобы тебя охранять.
– С кем ты разговариваешь? – спрашивает Верина мама, внезапно появившись в дверном проеме.
Глаза у мамы красные и припухшие. В руках тюбик бацитрацина. Вера, вздрогнув, оглядывается: фигура исчезла, сон рассеялся.
– Ни с кем, – отвечает она и поворачивается, чтобы мама могла обработать ей швы.
Спустя двое суток Мэрайя резко просыпается среди ночи. Идет босиком по коридору и, еще не дойдя до спальни дочери, заранее знает, что та исчезла.
– Вера? – шепчет мать. – Вера!
Мэрайя сдергивает одеяло с пустой кровати, заглядывает в шкаф и в ванную. Потом, прошлепав вниз по лестнице, заходит в игровую комнату и в кухню. В висках стучит, ладони вспотели.
– Вера! – кричит Мэрайя. – Где ты?!
Вспоминаются газетные истории о детях, похищенных ночью из родительских домов. Да мало ли какие опасности подстерегают ребенка сразу за порогом! Вдруг Мэрайя замечает, как за окном блеснуло что-то серебристое. Может, Верина заколка? Так и есть. Дочка во дворе. Осторожно ползет по верхней перекладине качелей, закрепленной на высоте десяти футов над землей. Вера и раньше с кошачьей ловкостью проделывала этот трюк, и Мэрайя каждый раз ужасно боялась, что ребенок упадет.
– Может, объяснишь
Та смотрит вниз совершенно спокойно и даже не удивленно:
– Моя хранительница сказала мне прийти.
Мэрайя ожидала какого угодно ответа, только не такого.
– Твоя – кто?
– Хранительница.
– Какая еще хранительница?
– Она мой друг, – улыбается Вера, радуясь правдивости собственных слов.
Мэрайя начитает мысленно перебирать детей, с которыми дочка играла. Но после ухода Колина никто из них ее не навещал. Соседи, как это принято в Новой Англии, предпочитают держаться подальше от дома, где творится что-то неладное. Мол, вдруг беда окажется заразной?
– Она живет где-то поблизости?
– Не знаю, – отвечает Вера. – Спроси ее сама.
Мэрайя вдруг чувствует резкую боль в груди. Со времен пребывания в Гринхейвене собственный разум представляется ей набором стеклянных фишек домино: их можно поставить на ребро, но при малейшем дуновении они падают. Неужели склонность терять связь с реальностью передается генетически, как цвет волос или предрасположенность к ожирению?
– Сейчас твоя подруга… здесь?
– Ну а ты как думаешь? – фыркает Вера.
Коварный вопрос.
– Да?
Вера, смеясь, усаживается на перекладину верхом и болтает ногами.
– Слезай, пока не упала, – требует Мэрайя.
– Я больше не упаду. Со мной ничего не случится. Моя хранительница мне так сказала.
– Все-то она знает! – ворчит Мэрайя и лезет на качели, пытаясь дотянуться до дочери.
Подобравшись поближе, она слышит, как Вера тихонько напевает на мотив старинной детской песенки: «Плод дерева… которое среди сада…»
– А ну-ка, в дом! Сейчас же!
Только уложив дочку в постель и подоткнув ей одеяло, Мэрайя понимает, что впервые после циркового происшествия Вера смогла надеть ночную рубашку.
Если не считать того, что Барби совсем лысая, Вере нравится играть в кабинете доктора Келлер. Здесь есть и варежки с липучками, которыми ловят специальные шарики, и кукольный домик, и мелки в форме уточек, свинок и звездочек. Ну а на Барби, конечно, смотреть жутковато. Глядя на маленькие бугорки с дырочками там, где должны быть волосы, Вера вспомнила, как однажды у нее из рук выпал писающий пупс. Тело распалось на две половинки, и внутри она увидела не сердце, а маленький насос и батарейки.
И все-таки Вере нравится на приеме у доктора Келлер. Она боялась, что ей будут делать уколы или засовывать в горло длиннющую ватную палочку, но доктор Келлер только смотрит, как она играет, и иногда задает вопросы. Потом вообще выходит в другую комнату, где сидит мама, а Вера еще долго играет одна.
Сейчас доктор Келлер сидит и пишет что-то в блокноте. Вера надевает на руку куклу в короне и нарочно роняет ее. Ворошит цветные мелки в контейнере. Встает, переходит в другой угол кабинета и смотрит на лысую Барби. Берет ее и несет в кукольный домик.