«Сокол-1»
Шрифт:
— Прекрасно! — обрадовался Шестаков. — Теперь-то мы уж опробуем «мессершмитта», изучим все его сильные и слабые места. Поручите Зюзину — пусть подготовит к вылету.
Но прежде чем «мессер» облетали, он подвергся самому тщательному изучению на земле. Первым в кабину забрался сам Шестаков. С интересом осмотрел приборную доску, опробовал рули, систему запуска мотора. Зюзин, сумевший уже кое в чем разобраться самостоятельно, стоял на крыле и консультировал командира.
Любопытно чувствовать себя во вражеской машине. А что будет, если полететь на ней в бой? Или на немецкий
Только Лев Львович сразу же отбросил эти мысли. Уже было несколько приказов, в которых шла речь о том, как наши летчики, соблазнившись полетами на захваченных фашистских самолетах, погибали от своих зенитчиков или истребителей. Они ведь не могли ответить огнем на огонь своих. Вот и пропадали ни за понюшку табаку.
Разобравшись во всех особенностях «германца», Шестаков приказал всем сделать то же самое, а с утра нового дня мы по очереди летали на нем в районе аэродрома. Пришли к выводу: Ме-109 обладает чуть большей скоростью, вроде бы полегче нашего «яка». Но уязвимых мест достаточно много.
— Если поточнее прицеливаться, — решил Шестаков, — то можно их сбивать из пулеметов.
Он приказал на одном из «яков» снять пушки. Скоростные и маневренные возможности его сразу возросли. Да только вот беда: одних пулеметов для боя оказалось явно недостаточно. Эксперимент пришлось приостановить.
Матчасть наша изрядно подносилась. Шестаков все напористее «приставал» к вышестоящему начальству, выпрашивая новые самолеты.
Наконец полку приказали оставить «яки» на старом аэродроме, а самим отправиться на новый, для переучивания. Это под Сталинградом. Там теперь уже глубокий тыл.
Мы навсегда покидали своих верных боевых друзей — видавшие виды старенькие «ястребки» Як-1. Прошедшие сквозь огонь сражений, принесшие нам множество побед.
С 30 июля по 17 августа 1943 года мы осваивали новую материальную часть.
«Аэрокобра» оказалась непохожей ни на один из самолетов, на которых мы до сих пор летали. Вместо хвостового колеса — носовое. Кабина просторная, отличный обзор. Скорость порядочная, «мессершмитту» не уступает. Вооружение мощное — 37-миллиметровая пушка, два крупнокалиберных и два обычных пулемета. Но по сравнению с «яком» машина была тяжеловата. И что самое неприятное — плохо выходила из штопора. Уже после войны мы узнали, что американцам были предъявлены по этому поводу претензии, они произвели на одной из «аэрокобр» доработки и поручили ее опробование советскому летчику-испытателю Андрею Кочеткову, прибывшему в США вместе с инженером Федором Супруном — братом знаменитого Степана Супруна.
При испытаниях, которые проходили прямо над Ниагарским водопадом, Кочеткову пришлось воспользоваться парашютом — самолет не выходил из плоского штопора. Только после этого американцы всерьез взялись за усовершенствование «аэрокобры». И позже к нам стали поступать уже не такие норовистые, а более покладистые машины. Но пока этого не произошло, мы потеряли несколько самолетов и одного летчика — старшего лейтенанта Ершова.
После этого все охладели к «аэрокобрам», стали относиться к ним с недоверием. А это уже для полка
Из Москвы прибыл инспектор ВВС полковник Миронов. Он прочитал нам лекции по теории штопора «аэрокобры». Хорошие лекции. Но что толку — штопора ведь не перестали бояться?
В этот критический момент Лев Львович приходит к выводу, что никто не спасет положение, кроме летчика полка, который сумеет на глазах у всех приручить непокорную «кобру», подчинить своей воле. Но это уже такое дело, что тут никому не прикажешь, Тогда остается одно — самому взяться за укрощение строптивой.
Шестаков тщательно готовился к ответственному вылету. Все продумал и предусмотрел.
И вот командир в воздухе. На земле все застыли в ожидании, переживают: все ведь может быть.
«Аэрокобра» на высоте две тысячи метров шла к центру летного поля. Потом она замедлила скорость, слегка вздыбилась и тут же, скользнув на левое крыло, вошла в этот злосчастный плоский штопор — понеслась к земле падающим осенним листом, стремительно вращаясь вокруг своей оси.
Один виток, второй, третий…
Всех охватило нервное напряжение. Хотелось закричать: «Бросай машину! Прыгай!»
И вдруг «аэрокобра» как бы нехотя, через силу вывернулась носом к земле, вошла в пикирование.
Все готовы были прыгать от радости, обниматься друг с другом. Штопор побежден! «Кобра» приручена!
Но Шестаков все повторяет сначала. Наш командир верен себе. Если еще раз выйдет из штопора — никто не скажет, что это случайно.
Теперь Лев Львович управился с машиной на втором витке.
Приземлился он бледный, усталый. Но уже к ужину прибыл в столовую в приподнятом настроении.
— Летать на «аэрокобре» можно, — сказал он. — Только нужно приспособиться к ее норову…
И Лев Львович выдал нам подробнейшие рекомендации по предотвращению плоского штопора и выходу из него, если он случится. С такими рекомендациями, да к тому же лично самим же командиром проверенными на практике, мы могли ничего не бояться.
Таким Лев Львович и остался в нашей памяти на всю жизнь, ибо это был последний вечер, проведенный с ним вместе.
НА ПЕРЕПУТЬЕ ВОЕННЫХ ДОРОГ
Утром следующего дня — 15 августа — совершенно неожиданно для всех пришел приказ о назначении Шестакова заместителем командира дивизии.
В первый момент все даже растерялись от этой не желанной для нас новости. Но потом, поразмыслив, поняли: такому человеку, как Лев Львович, давно уже пора на повышение.
Не обрадовался своему выдвижению и сам командир. Шестаков — боец до мозга костей. Штабная работа не для него. Он безгранично любил свой полк, с которым сам рос, сроднился, боевую историю которого писал своей собственной кровью.