Сокол и Чиж
Шрифт:
– А что тут есть-то? – насупился.
– Тут вообще было на один зуб.
– На один?! Это же был мой ужин и завтрак! Я два дня нормально не ела. Ты что, совсем обалдел? Жадина!
– Это ты! Я тебе свою ванную уступил, а тебе яиц жалко? Я не виноват, что ты тут пришла и на весь дом распахлась!
– Я?!
– Ну хорошо, твоя еда!
– Вот именно, что моя! А теперь что я, по-твоему, есть должна? Кожуру от картошки?
Парень пожал плечами, пряча руки в карманы спортивных брюк. Бросил сквозь зубы, раздувая ноздри.
– Приготовь
М-да, очень по-мужски, ничего не скажешь!
Я почувствовала, как у меня задрожал подбородок и выступили слезы.
– Сокольский, ты, наверно, думаешь, что я горы деньжищ зарабатываю? Да я сегодня на такси недельную зарплату спустила, на продукты – еще одну, а мне на дорогу в универ надо и вообще как-то жить. Но дело даже не в этом. Дело в том, хотя ты этого, скорее всего, не поймешь, что я просто хотела есть! И ты мог бы мне хоть половину оставить! Единоличник!
Кажется, щеки Сокольского покраснели.
– Да ладно тебе, Чиж, оно само съелось. Не реви. Возьми вон мою вермишель. Хм, если хочешь.
– Не хочу. Сам ешь свою гадость.
– Почему это гадость? – Сокол искренне удивился.
– Там даже со вкусом ветчины есть.
Вот теперь в жуткой обиде вздрогнули губы.
– Издеваешься?!
Я прошла к пакету с продуктами и достала пять картофелин. Вымыв сковороду, принялась их чистить над мойкой с намерением поджарить. Ничего, пусть вредно, но все равно наемся до отвала!
Парень не уходил, и слова вырвались сами.
– Только попробуй слопать! Пристукну!
Я хотела показать лишь кулак, честно, но случайно в руке оказался зажат ножичек для картошки, и получилось так угрожающе, что сама испугалась. Ой!
– Дура! Свалилась же на мою голову! – рявкнул Сокольский и утопал, громко хлопнув дверью ванной комнаты, а я вздохнула. Она самая и есть. Это ж надо было так вляпаться!
Картошка жарилась, душ за стеной шумел, и я почти успокоилась, присев на стул у стола. Подперев щеку кулаком, задумалась о бабе Моте и своей комнатушке в ее квартире, о том, как нам с ней было уютно и хорошо, когда на хозяина вдруг снизошло озарение. Я его даже обозвать про себя как следует всеми прозвищами не успела.
– Это что еще такое?! – раздалось рычание.
– Что за пупсы, нафиг?.. Черт! Она и труселя свои здесь развесила?!
Я замерла. Труселя были синие в белый горох и такие, знаете, ну, после десяти стирок. Зато модель бикини, с красивой кружевной оторочкой. Вообще-то очень даже симпатичные, так что с брезгливостью в голосе Сокол явно переборщил. Но не успела я испугаться за свое потрепанное добро, как оно уже прилетело мне в голову и повисло на макушке. Точнее, на крендебобеле.
– Чтобы я ЭТО в своей ванной комнате больше не видел, ясно?!
– А где же мне сушить белье? Мне, между прочим, не только ЭТО стирать надо, а кое-что еще!
Я так и обомлела, когда дверь снова отворилась и Сокол, весь в мыльной пене, высунулся из-за нее, сверкая широким плечом и крепким голым бедром. Еще чуть-чуть и можно
– Что-о-о?! – рыкнул, отплевываясь о пены. – Ты хочешь сказать, Чиж, что я еще и лифчики твои отвратные созерцать должен?! Обойдешься!
Сказал и хлопнул дверью - я только успела глазами моргнуть.
– Почему это отвратные?
– возмутилась в тишине. Встав со стула, протопала к двери и заявила погромче: - И ничего не отвратные! Не хуже, чем у твоих подружек!
Душ не включался, парень молчал, и я проговорила обиженно, зная, что он услышит.
– Знаешь, Сокольский, уйду я от тебя, наверно. Не протянем мы три недели. Не смогу я заниматься на полу, питаться вермишелью и исчезать по твоему желанию вместе с вещами в никуда, как человек-невидимка. У меня тоже нужды и гордость есть. Можешь не верить, но это так.
Подбородок снова задрожал. Ведь плюну и уйду, а где ночевать буду?
Эх, Фанька-Фанька. Придется тебе таки топать на вокзал.
Задвижка на двери щелкнула, и показалось угрюмое лицо Сокола.
– А если я тебе почку отдам, еще раз такую же яичницу приготовишь?
– Сдалась мне твоя почка.
– А как насчет полки? Под вещи в шкафу?
Это предложение было уже куда интереснее, и я, утерев нос мокрыми труселями, всхлипнула:
– Годится.
Ой, кажется, картошка горит!
Подушки у Сокольского оказались просто огромные. Мягкие, пуховые, как у бабушки в деревне. Вообще-то спать на такой - одно удовольствие, недаром я утром в университет проспала. Покрутив по очереди обе в руке, парень одну нехотя протянул мне, - ага, видно после яичницы совесть замучила. Но когда я притащила ее на диванчик в кухню, то поняла, что спать-то мне, собственно, и негде. Убрала подушку – место появилось улечься на бочок. Положила – исчезло. Я обняла подушку и прижала к себе – спать хотелось ужасно, время пришло позднее, но расстаться с удобством не было никакой возможности. Хоть бери и, правда, на пол ложись. Ну что за невезуха!
Сзади послышались шаги.
– Не дури, Чиж. Я тебя предупреждал, что спать в кухне паршиво. Мне-то все равно, а тебе мучение. Три недели точно не выдержись. Ляжешь в комнате на матрас – хоть выспишься нормально, там ковер теплый. Друзья ночевали – не жаловались.
– Нет уж, - брякнула упрямо, - я лучше здесь.
– Ну, как хочешь, - дернул плечом Сокол и ушел. Вернулся с пледом в руке – бросил на диванчик. Снова ушел. А я выключила свет и улеглась. Укрылась. Притихла.
Через пять минут сполз плед. Еще через десять – поползла вниз подушка. Нет, ну кто придумал кухонные диванчики кожей обивать? Я старательно все подтянула к себе, сгребла руками и перевернулась. Теперь съехала попа. Вновь подушка. Ааа! Зачем делать плед таким большим! Вывод: надо чем-то жертвовать. Но вот не сном же?!