Сокол и цветок
Шрифт:
«И правда, какая?» – спросила она себя, заметив, как Морганна, в короткой кожаной тунике с большим вырезом, уставилась на сверкающие алмазы и прошипела:
– Счастлива видеть, что вы хоть что-то можете делать вместе и не поссориться.
Но Джезмин не собиралась вновь попасться на удочку.
– Да. Я внезапно обнаружила в себе страсть к танцам, – небрежно бросила она.
– Страсть? – презрительно бросила Морганна.– Тебе неизвестно значение этого слова! – И, оттянув тунику, показала шрам в виде буквы F на груди.– Вот это страсть! Он ставит свое клеймо на то, что воистину
Джезмин закрыла глаза. Для нее вечер был окончательно испорчен. Если бы она в самом деле значила что-то для Фолкона, тот давно избавил бы замок от ненавистного присутствия Морганны.
Вернувшийся муж принес Джезмин чашу горячего душистого сидра, но она отстранила его руку.
– Что случилось? – спросил он, тревожно сведя брови.
Оживление на лице Джезмин погасло, она словно удалялась от него.
– Ничего, – сухо обронила Джезмин, – просто очень устала.
Фолкон пристально всмотрелся в ее лицо, но она избегала его взгляда. Наконец он вздохнул.
– Прости, я должен был понять. Сейчас отнесу тебя в постель.
Джезмин вся сжалась, избегая его прикосновения.
– Нет. Пожалуйста, останься, иначе твои люди будут разочарованы.
Подошедшая Эстелла положила руку на плечо де Берга.
– Я присмотрю за ней, – тихо пообещала она.
Только когда обе оказались в спальне Джезмин, она сочла нужным предостеречь внучку:
– Сегодня я весь вечер не сводила с нее глаз, потому что знаю – она желает тебе зла.
– Если хочет ее – пусть берет, – рассерженно выкрикнула Джезмин.
– Не хочет, и именно поэтому она просто помешалась на нем, – твердо объявила бабка.
– Он вырезал на ее груди первую букву своего имени! – вскрикнула Джезмин.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Эстелла.
– Она показала большую букву F, нацарапанную прямо поперек груди!
– Должно быть, сама это сделала. Она на все способна. Я не хотела волновать тебя, но два дня назад Морганна приходила в твою комнату, чтобы подлить настоя руты в твое вино и тем самым вызвать выкидыш. На полу валялся пустой сосуд, рядом была лужица. Она хотела уверить меня, что беременна, но стремилась навредить тебе. Сегодня я заметила в ее глазах дикую ненависть. Сегодня ночью она вновь попытается, я это чувствую. И знаю.
Джезмин застыла, пытаясь осознать жестокую правду слов Эстеллы.
– Я предупреждена. И сумею вселить в нее страх перед дьяволом.
– Сейчас зажгу свечи, а ты надень прозрачное одеяние, – наставляла Эстелла.
Они все подготовили к ритуалу и стали молча ждать. Зеленые свечи догорели до половины, прежде чем они услыхали шаги на каменных ступеньках.
Морганна поднялась по тускло освещенной лестнице, протянула веревку поперек верхней ступеньки, надежно закрепила клиньями в выбоинах каменных стен. Потом, проверив, туго ли натянут канат, удовлетворенно улыбнулась и уже хотела спуститься вниз, как дверь открылась. На площадку выступила Эстелла и резко приказала:
– Иди сюда... – мы ждем тебя.
Бывали минуты, когда ослушаться госпожу Уинвуд было невозможно, совсем как сейчас. Морганна словно зачарованная ступила через
Джезмин отпила из чаши, провела рукой по хрустальному оку, внутри которого сразу же начали клубиться тучи, словно при грозе, и провозгласила:
– Я, Джезмин де Берг, призываю Силы Вселенной наложить проклятие на Морганну из Уэльса. Если ты, о Морганна, еще раз поднимешь руку на мое дитя, Господь иссушит тебя!
Джезмин подняла клинок, указала острием на валлийку. Та, с задушенным криком, бросилась из комнаты и, совсем забыв о веревке, которую сама же натянула, со страшным воплем полетела с лестницы головой вперед. Фолкон, распахнув дверь, выскочил на площадку.
– Они пытались убить меня! – рыдала Морганна.– Ведьмы! Колдуньи! – Она показала наверх.
Фолкон, ужаснувшись, увидел Джезмин в ритуальном одеянии и, слегка опомнившись, попытался помочь Морганне подняться. Лицо и ладони девушки были изрезаны, исцарапаны и кровоточили, пальцы – одной руки скрючились наподобие птичьей лапы.
– Не могу двинуть рукой... они меня искалечили...
Большая Мег, услыхав крики, тут же прибежала, и де Берг поспешно приказал отвести девушку вниз и перевязать раны, а сам, перепрыгивая через две ступеньки, взлетел наверх. При виде искаженного гневом лица обе женщины поспешно отступили.
– Больше никаких колдовских церемоний в моем замке! Сегодня вы в последний раз занимались черной магией! Я понятно говорю? – прогремел он; в зеленых глазах сверкнула холодная ярость. Круто повернувшись, он быстро ушел, словно не в силах вынести присутствия жены.
«Почему он так враждебно настроен против магии? – разозлилась Джезмин.– И почему принял сторону этой дряни, не пожелав выслушать жену?» Ей хотелось бежать к мужу, объяснить, какое зло замышляла валлийка против нее и их нерожденного младенца, показать протянутую поперек ступенек веревку, ведь падение с лестницы наверняка закончилось если бы не смертью, то выкидышем. Но гордость не позволяла Джезмин объясниться. Она не станет умолять, и если на то пошло, с этого момента не удостоит Фолкона ни единым словом и перестанет уделять ему внимание.
Дня через два стало окончательно ясно, что Мор-ганны в Маунтин-Эш больше нет, но никто не знал, куда она девалась. По-видимому, только де Бергу все было известно, но спросить его не осмеливался ни один человек. Джезмин, однако, удавалось полностью игнорировать мужа, но хотя она отворачивалась от него во время ужина или когда они оказывались в одной комнате, перед мысленным взором постоянно всплывало смуглое зеленоглазое лицо. Когда Фолкон с рыцарями уезжал на охоту, Джезмин казалось, что она вот-вот сойдет с ума от невыносимого одиночества, зато возвращаясь, они издавали такие громкие победные крики, что стены замка тряслись.