Сокол на запястье
Шрифт:
Хозяйка подземного мира с любопытством разглядывала Адониса. От него и правда нельзя было оторвать глаз. Но вот беда: он походил на безмолвную статую. Теперь Персефона припоминала, что Афродита жаловалась на его холодность и скуку. Пожалуй, он еще на земле начал позевывать в женском обществе. Потому и отправился на злополучную охоту. Но это сейчас было не в счет. Царица могла найти себе поклонника и получше. Среди покойных героев встречались горячие любовники. Сама Персефона выделялась яркой вызывающей красотой, точно цветущий, благоухающий сад. Власть в сумеречном
В ее распоряжении были герои всех времен от Тезея до Ясона и в обратном порядке. Словом, она могла выбирать. Но… не хотела. Вся ценность Адониса заключалась для нее как раз в том, что он побывал в объятиях Афродиты. На нем словно стояла клеймо: сомнению не подлежит. А это для дикарки, полжизни проведшей под землей, среди увядающих душ, забывших, кто они и на что годятся, имело огромное значение. Оно предавало Персефоне уверенности, когда в недолгие летние месяцы она выходила на землю к своей матери Деметре и могла общаться с жителями верхнего мира, где ее красота меркла.
Да, что ни говори, а приятель подруги имеет в глазах женщины большую ценность, чем все остальные мужчины вместе взятые. Персефону так и подмывало посмотреть в лицо гордячке Афродите, когда во время своего следующего посещения земли, она расскажет, как недолго оставался верен ей бывший возлюбленный.
Однако дело не сдвигалось с мертвой точки. Небесно-голубые глаза Адониса смотрели на красоты Елисейских полей и не видели их.
— Здесь резвятся блаженные и безгрешные души. — устало протянула царица.
И вдруг по лицо юноши промелькнуло выражение любопытства. Взгляд стал осмысленным, и Адонис даже привстал, чтоб выглянуть в окно. Его интерес вызвали явно не пояснения Персефоны. С улицы послышался шум, потом на деревянной лестнице дворца раздались тяжелые шаги, точно по дому маршировала закованная в латы пехота.
То, что это не Аид, царица поняла сразу.
— Кто там? — побелев от испуга, воскликнула она. — Адонис, радость моя, нас грабят! Возьми хотя бы меч!
Но юноша пребывал теперь в оцепенении от удивления. Похоже, замороженность была его естественным состоянием. Не удивительно, что его разорвал вепрь. Удивительно, что при таком темпераменте он вообще пошел на охоту. «Великая Мать! — ужаснулась Персефона. — Бедная Афродита! Он же был ее любовником». Во истину, нужно было иметь волшебный пояс, чтоб раскачать такого болвана.
Двери спальни сотряслись от стука и рухнули внутрь комнаты, не выдержав тяжести ударов. На пороге стоял мужчина героических пропорций в львиной шкуре и держал за хвост хозяина тартара Танатоса. У Персефоны не осталось ни малейшего сомнения — перед ней Геракл.
— Здравствуй, царица. — поклонился он, хрястнув демоном об пол, так что стены спальни затряслись, а золотые пиксиды с притираниями жалобно зазвенели на полочке. — Муж-то твой далеко?
— Здравствуй, Геракл, — с трудом справившись с голосом, ответила женщина. — Господин мой Аид, царь подземного мира сегодня у брата. Зевс собрал совет богов. Вряд ли он вернется до завтра.
— Не повезло мне. — расстроился
— Может, я помогу? — вкрадчиво осведомилась Персефона, указывая незваному гостю на стул и знаком приказывая рабыням принести вино. — Сядь, отдохни, расскажи, в чем дело. И отпусти, наконец, нашего слугу Танатоса. Он никуда не улетит. Аид его дом.
— Я схватил демона за хвост… — пояснил герой, осушив громадный кратер хиосского. — Он затащил меня под землю… На верх бы мне…
— А зачем ты схватил демона? — подозрительно осведомилась Персефона. — Он что на тебя напал?
— Дудки! — взвыл Танатос, сидевший на полу. — Я прилетел за душой Алкесты, царицы Фессалии. А этот громила полез драться!
— Помолчи! — прикрикнула на него хозяйка. — Так что же, выходит ты помешал Танатосу исполнить долг? — обратилась она к Гераклу. — Ведь душу Алкесты следовало отдать. Она умерла.
— Она умерла не сама… А вместо мужа. Которому предсказали смерть молодым. А его мамаша, такая стерва…
Тут Геракл стал путано излагать историю, начав с глиняного человечка и переправы через вареное море. А Персефона, утратив нить рассказа, слушала его низкий басовитый голос и, не отрываясь смотрела на выпуклые мускулы рук, львиную шкуру, обвивавшую могучую шею, широченную грудь, поросшую черной клочковатой шерстью, и думала о своем.
Она подливала гостю вина, кивала в такт повествованию и рассеянно подбирала нужное слово, когда Геракл — не мастак говорить — останавливался, чтоб перевести дух.
Вскоре царица знаками выслала и слуг, и Танатоса, и прекрасного Адониса, который с облегчением покинул дворец. Персефона затворила двери спальни, и только Кербер, по обыкновению положивший на подоконник все три головы и топтавшийся шестью ногами по клумбе, видел из сада, как жена хозяина села гостю на колени и стала развязывать узел из львиных лап у него под подбородком…
Аид вернулся поздно ночью и вытряхнул Геракла из своей постели. Он поднял такой крик, словно впервые видел жену в объятиях другого.
— Зевс предупреждал меня, что ты блудливая сучка! — вопил он. — Как вся ваша порода!
— Я всего лишь ипостась Великой Матери. — невозмутимо отозвалась царица. — И не блудливее, чем Геро.
Аид остолбенел. Краска гнева стала заливать его от шеи к подбородку, уши уже пылали, как угли в костре.
— А вот вы все, — запальчиво заявила Персефона, — только и норовите залезть Афродите под юбку. Думаешь, я не знаю, что ты хотел стащить ее, да обознался сослепу, старый крот!
— Что?! — заревел Аид, багровея уже до самой макушки. — Как ты смеешь, женщина!
— Может, не надо? — шепотом из-под одеяла взмолился Геракл. — Не серди его еще больше. — он-то знал, что Персефона отвертится, а вот ему, грешнику, не стоило портить отношения с Аидом.
— Ерунда. — отозвалась царица. — Надо только разозлить его хорошенько.
— Ты еще смеешь шептаться со своим любовником! — владыка подземного мира рывком сдернул одеяло с кровати и в ужасе уставился на Геракла. Чудовищные размеры героя потрясли и его.