Сокол на запястье
Шрифт:
— Ты правильно меня понял. — кивнула Ое. — Так издавна делают в голодные годы. Мы можем отдать работника за еду.
Глаза Ярмеса округлились и потемнели от волнения.
— Это тяжелое наказание, — подтвердила старуха. — У Крайлад ты будешь один, без своего рода. Едва ли она станет щадить тебя и давать легкую работу, особенно зимой. Хоть ее семья нам и не чужая.
— Что? Что вы делаете? — закричал охотник. — Я же подохну там! Я же все делал для вас!
— О тебе речи не идет. — резко оборвала его Ое. — Нам надо дожить до
— Я никуда не пойду. — Ярмес вскинул подбородок.
— Пойдешь. — возразила старуха. — Ты сам спустишься вниз, договоришься обо всем с семейством Крайлад, приведешь скот и снова вернешься к ним.
Охотник скрипнул зубами.
— Ты хочешь, чтоб я сам себя продавал? — в его голосе слышалась едва сдерживаемая издевка.
— Зачем ты посылаешь его одного, мать? — вмешался Арчак. — Отправь лучше меня! Я доведу коров в целости.
— Я тебе не доверяю. — отрезала Ое. — Он все сделает правильно.
— Я ничего не буду делать! — завопил Ярмес. — Я не совершил ничего такого, чтоб меня вышвыривали из дому! Ты хоть представляешь, что меня там ожидает?
Ое подняла ладонь, словно отстраняясь от жужжания.
— А весной ты вернешься, чтобы отдать нам… — она осеклась. — Я потом скажу тебе, зачем ты вернешься весной. — опираясь на суковатую палку, старуха встала. Медные бычьи головки, рядами нашитые на ее кожаный фартук, зазвенели. — Сейчас иди умойся. А потом прочь. Тебе нельзя переступать порог дома. Гнев Матери не должен перейти на всех.
Умывшись растопленным снегом из бронзового котла, который с опаской вынесли женщины, Ярмес отдохнул за бревенчатой стеной загона, где сейчас не осталось ни одной козы. Еды ему не дали. В углу за кучей смерзшихся шариков козьего помета валялось немного дикого овса, смешанного с рубленной соломой. Сдохший скот не успел доесть этого лакомства. Собрав горсть и размочив в воде из котла, охотник сунул овес в рот.
Ближе к вечеру стало холодать. В дом Ярмес войти не мог, но ему никто не запретил разжечь костер, и женщины даже вынесли пару меховых одеял. Правда очень старых. После ухода сородича их предстояло сжечь — все, к чему прикасались руки проклятого, таило опасность для остальных.
Всю ночь охотник ломал сучья об колено и бросал их в огонь, глядя на языки пламени. Ему было холодно и грустно. С рождения мужчина ходит по краю смерти, а когда вырастает, она садится ему на плечи. Раньше Ярмес этого не замечал. Он был силен и умел оставаться осторожным. Это давало ему преимущество перед другими охотниками. Прежде Ярмес неделями скитался в горах, но ему никогда не приходило в голову, что однажды он останется один. Совсем.
Утром охотник ушел. Никто не встал проводить его. Все боялись гнева Великой Матери.
Забросив мешок за плечи, Ярмес зашагал вниз по склону. Под каменной кручей, где неглубокий поток Кочи делал петлю, от развесистой сосны отделилась женская фигура. Старая Ое в накинутой заячьей безрукавке
— Отойди, мать. — сухо сказал охотник. — Нам не о чем говорить.
Но Ое даже не замедлила шаг. Торопливо подойдя к Ярмесу, она взяла его за руку.
— Слушай, сынок. Все не так, как ты думаешь. — ее голос срывался на холодном утреннем ветру. — Я гадала по Бычьей Голове. Нам всем выпадает смерть. Всему роду. Ты понимаешь?
Охотник стоял молча, не шевеля пальцами, в которые вцепилась старуха.
— Хоть один из нас должен остаться. Пока кто-то жив, есть надежда возродить род.
— Почему я? — Ярмес поднял прямые черные брови.
— Ты упрямый и сильный. Ты выживешь. — в голосе Ое звучала твердая уверенность. — Ты сын моей сестры, она была такая же. Спасла меня от медведя в горах. Сейчас я плачу ей долг, отправляя тебя к родичам вниз.
— Почему не послать детей? И тех, кто послабее? — насупился охотник.
Морщинистое лицо Ое сжалось в кулачок, по ее щекам потекли слезы.
— Никто не станет кормить нахлебников. — короткий приплюснутый нос старухи шмыгнул. — Тем более зимой, — она потрепала Ярмеса по плечу. — Скот дают только за сильного мужчину, который может сделать много тяжелой работы и много детей. — ее беззубый рот сложился в подобие усмешки, но из набухших, как волчьи ягоды, глаз текла вода. — Поэтому мы и отправляем тебя. Весной возвращайся. Похоронишь нас по обычаю. А если кто-то из женщин останется, продолжишь род.
— Ты все же надеешься? — потрясенно протянул охотник.
— Иначе я не была бы хозяйкой стойбища. — подбоченилась Ое. — И не пыталась бы выменять коров. Может быть Рогатая Мать и перестанет гневаться на нас, если увидит, что ты ушел.
— Я сделаю все, как ты просишь. — Ярмес склонил голову и прижался лицом к шершавым рукам старухи. — Не бойся Ое, наш род не погибнет. Весной я вернусь за вами.
Не в силах больше оставаться рядом с ней, охотник зашагал прочь. Он не видел, как хозяйка стойбища творит ему в спину знак, закрывающий обратную дорогу.
Ое шла по камням вверх. Ей было тяжело и страшно. Даже Ярмесу она не сказала всей правды. Зверей в горах больше нет. Значит за всю зиму охотники не принесут в деревню добычи. Но сами будут поедать жалкие запасы, собранные женщинами за лето. А едят они много… Их всего семеро, на двадцать женщин и полтора десятка детей. Чтоб продолжить род достаточно одного. Ярмес единственный из всех, кто сумел найти дичь. Остальных придется убить.
Ое не знала, как скажет об этом женщинам. Но из страха за детей они пойдут на все, что угодно, лишь бы сохранить еду. Хотя сколько человек дотянет до тепла? Пять-шесть наиболее крепких девок — все, на что рассчитывала хозяйка стойбища. Этого вполне хватит, чтоб вместе с Ярмесом дать новую жизнь семье. Сама Ое надеялась, что Рогатая Мать будет милостива и приберет ее первой, не заставив смотреть, как умирают молодые.