Сокол против кречета
Шрифт:
Пушкари времени тоже не теряли. Половина по-груженых на сани пушек уже катила к лесу и к городку, где пока бездействовал Ряжский полк. Их применить теперь можно было лишь там, поскольку из-за необычно сплюснутого на самом конце дульного канала ствола предназначались они только под картечь [134] .
Причина такого новшества понятна. Картечь глупа, и часть ее, даже при стрельбе прямой наводкой, вылетая из круглого пушечного ствола, летит вверх, поражая на излете и с гораздо меньшей силой. Другая часть и вовсе уходит вниз, в землю. Сплюснутые же
134
Если кто-то решит, что автор явно перемудрил, рекомендую для прочтения первый том «Русского оружия», выпущенный в 1953 г. Госкультпросветиздатом. Там говорится, что такие «секретные гаубицы» были сконструированы и после соответствующего испытания переданы на вооружение русской армии еще в XVIII в. (стр. 77).
Возле орудий, остававшихся на прежнем месте, суетился сам неугомонный Михал Юрьич. Отстояв свое право стрелять возле Плещеева озера, он не собирался никому уступать его и теперь. Вести огонь по навесной траектории, чтобы ядра не задевали своих, и в то же время не слишком далеко, по возможности врываясь в самую гущу врагов, и впрямь сложно. Поэтому наиболее ответственную должность наводчика стрельбы он взял на себя, не доверяя ее никому другому.
Помогал ему корректировщик. Он восседал на специально высоком помосте, специально сооруженном для этого, и сквозь трубку с волшебными стеклами – подзорную трубу внимательно наблюдал за разрывами ядер, которые то и дело рвались в толпе атакующих монголов.
Помост с трех сторон был защищен деревянными щитами и даже имел крышу. Даже если бы врагу удалось всадить огненную стрелу в щит, то пламя все равно погасло бы. Стволы сосен, не раз окаченные водой, были сплошь покрыты ледяной коркой.
Для такой предосторожности имелись веские причины. Корректировщик был из самых лучших. Иного посади – сможет ли он на глазок определить расстояние, а также сколько чего убавить или прибавить в случае промаха? Тут ведь помимо опыта требуется еще и врожденный глазомер, так что учись не учись, но все равно так, как у Поземки, названого брата Слана, навряд ли получится.
Выросший за пятнадцать лет и превратившийся из худенького мальчишки в статного парня, Поземка почти мгновенно определял нужные поправки и передавал их горластому Гневашу: «Третья вправо два, вверх один, четвертая вверх половинку, пятая – точно…» В соответствии с его указаниями Минька руководил изменениями в наведении на цель.
Конечно, никакой сложной аппаратуры у пушкарей не было, но угломер и дальномер у них имелись. Пускай допотопные, как со вздохом говорил о них сам Михал Юрьич, но для этого времени весьма и весьма.
Дальномер изготавливался из деревянной планки, приставленной почти к самому стволу. На планке были отмечены риски, и каждая означала определенное расстояние. Поднял ствол до другой – и ядро улетит дальше, опустил – ближе.
То же самое и с угломером – такая же деревянная доска перед стволом с точно такой же разметкой. Сдвинулся ствол на одну черточку влево – значит, ядро приземлится левее саженей на десять.
Обе планки скреплялись друг с дружкой, а сама доска была намертво прижата к земле. После каждого выстрела пушка откатывалась назад,
Христос, конечно, славный малый и добряк, каких единицы, но со своей заповедью «Не убий» он явно поспешил, причем не на века, а на тысячелетия. Но если она преждевременна даже сейчас, как бы там ни голосили сторонники отмены смертной казни, то что уж там говорить о времени, отдаленном от нас на восемь веков.
Впрочем, если разбираться, то ратники Константина ее и не нарушали, ибо разве можно назвать человеком завоевателя, пришедшего к ним? Отнюдь. И не важно, как выглядит тот, кто пришел со злом. Какая разница – белокурый голубоглазый ариец, закованный в железо с головы до пят, или степняк-кочевник в овчинном тулупе? Суть их едина, и оба они – нелюди, которых без особой ненависти надо попросту уничтожить как крыс или давить как тараканов.
Конечно, работенка эта кровавая и грязная, но и ее кто-то должен выполнять, потому что надо. А в утешение себе можно вспомнить, что бывают на свете профессии куда как грязнее. Например, золотари или, скажем, политики.
Словом, можно утверждать, что русичи не убивали. Они уничтожали двуногих крыс, давили тараканов, умеющих разговаривать, и делали это весьма успешно. После первого часа боя стало ясно, что от полуторного превосходства монголов в силе не осталось и следа.
– Стоят! – радостно выдохнул Константин.
– Стоят, – зло прошептал Бату, кусая губы.
А мясорубка продолжалась, и хан, убедившись воочию, что с наскока одолеть не выйдет, повелел идти вперед главным силам – тяжеловооруженным ударным тысячам.
У них все иное, чем у рядового воина так называемой легкой кавалерии.
Иная защита – на каждом железный шлем и такой же доспех, а в руках крепкий щит.
Иное вооружение – гораздо тяжелее копье, увесистее сабля, напоминающая меч, только искривленный, а с правого боку еще и топор.
У них и кони иные, куда более выносливые, крепкогрудые, а спереди еще и защищенные толстой бычьей шкурой.
Даже враг у них особый, серьезный. Легкая кавалерия атакует любого, а они только стойкого, который уже выдержал ливень стрел, устоял под отчаянным, но легковесным наскоком и не согнулся, не побежал прочь. Раз не согнулся, значит, надо сломать.
А чтобы сломать, нужна иная тактика. Не подавить, не смять, но – прорвать. Достаточно это сделать в одном месте, реже – в двух, но всегда сбоку, на флангах. Поэтому сперва в ход идут копья, а затем, когда вражеский строй взломан, – кривые мечи и топоры.
Удержать таких можно лишь пока стоит нерушимая, как речная плотина, стена строя. Если она даст малюсенькую слабину – пиши пропало. Неукротимый напор воды, прорвавшись в одном месте, живо снесет всю плотину. Это вопрос времени, и только.
Они – мощь каждого тумена. Они – последние, потому что кешиктены в бой вообще не вступают, не считая тех случаев, когда хану-чингизиду угрожает опасность. А вот на опасность, угрожающую войску, турхаудам и кебтеулам наплевать – не их дело. Было когда-то ихнее, но уже закончилось.