Сократ и афинская демократия
Шрифт:
Вследствие этого, в полисной общественной ментальности, начиная с самого раннего времени, присутствовало четкое понимание двух моментов, относящихся непосредственно к взаимному влиянию власти и человека:
— к созданию системы устойчивой личной власти теоретически могут стремиться практически все политически активные граждане полисов, и если не всегда на практике, то, во всяком случае, хотя бы в собственных мечтаниях и замыслах;
— не только само обладание существенной властью, но и даже осознанное стремление к ней таинственным способом, тут же освобождало дремлющие в каждом человеке дурные наклонности, делало его опасным для социума.
О том, что обе данные позиции были прекрасно представлены
Так, уже тиран–мудрец VII века до н. э. Питтак из Митилены констатировал: «Человека проявляет власть» [2]. При этом, по мнению античных граждан, вред от того или иного политического неверного шага, сознательного или не сознательного, был гораздо страшнее, нежели от обычной беды, так как он распространяется на целые народы и передается из поколения в поколение. Демокрит был убежден: «Дела государственные надо считать много более важными, чем все прочие; каждый должен стараться, чтобы государство было благоустроено, не добиваясь больше почестей, чем приличествует, и не захватывая большей власти, чем это полезно для общего дела. Ибо государство, идущее по верному пути — величайшая опора. И в этом заключается все: когда оно в благополучии, все в благополучии, когда оно гибнет, все гибнет» [3].
Диоген утверждал, что по милости одного неразумного политика гибнут целые народы, когда замышляют недостойные дела и ведут войну там, где нужно сохранять мир [4]. По словам младшего современника Сократа афинского оратора IV века до н. э. Исократа, «государствам и правителям следует проявлять добродетель и избегать преступлений гораздо больше, нежели простым людям — ведь человек дурной и нечестивый может умереть раньше, чем поплатиться за свои проступки, государства же, вследствие того, что они бессмертны, всегда несут наказания и от людей и от богов» [5].
Античные граждане V века до н. э. были абсолютно убеждены в том, что:
— зло, сопровождающееся должностями, почестями и обладанием материальными ценностями, на практике оказывается для людей более привлекательным, нежели скромная добродетель (в том числе и политическая);
— сопротивляться этому столь соблазнительному злу в одиночку практически невозможно: моральное разложение наступает очень быстро и приходит практически незаметно, нередко вообще не осознаваясь самим человеком.
Так, ученик Сократа Ксенофонт, неплохо знающий общественнополитический строй своих родных Афин, был глубоко убежден: «Очень часто порочные привлекают к себе гораздо больше людей, чем честные. Заманивая наслаждением, представляемым немедленно, порок таким образом вербует себе множество единомышленников, тогда как добродетель, указывающая крутой путь к вершинам, не слишком привлекательна в настоящем, чтобы за ней следовали тогда, когда другие увлекают тебя по наклонному и соблазнительному пути порока» [6]. И данное высказывание было по сути развитием тезиса еще его учителя Сократа, который говорил: «Худшие преступники выходят из числа сильных и могущественных, но, разумеется, и среди них могут появиться достойные люди, и тогда они вызывают особого восхищения. Ибо это трудно, и потому особенно похвально — прожить всю жизнь справедливо, обладая полной свободой творить несправедливость. Таких людей немного, а большинство властителей — злы и порочны… Вообще же, большинство граждан всегда думает о наживе денег, о домашнем устроении, о том, чтобы попасть в стратеги, о том, чтобы руководить народом» [7].
В «Истории» старшего современника Сократа — историка Геродота содержится любопытный диалог нескольких персов (которым по сути дела приписываются мнения эллинов), рассуждающих
Современник Сократа Фукидид считал, что источником всех гражданских бед является жажда власти, свойственная человеку. Вслед за ним Исократ признавал, что «стать тираном — это желание, которое имеется у всех, просто не все в состоянии предпринять к этому практические шаги» [9]. А раз так, то все демократически настроенные граждане должны подозревать в стремлении выделиться и встать выше других граждан, показать свою «лучшесть». И ни в коем случае не позволить претенденту на тиранию создать для этого предпосылки, в том числе не дать возможности убедить всех, что он в чем–то добродетельнее их или подготовленнее.
Принципиально важным следует считать и то, что античные граждане понимали: поскольку власть опасно изменяет и изначально даже очень порядочных людей, значит, любые утверждения о богоизбранности того или иного добродетельного политика, тем не менее, не являются гарантией того, что он сумеет устоять перед соблазнами большой власти. Так, отражая взгляды именно демоса, афинский комедиограф Аристофан писал:
«Посмотрите теперь на ораторов вы в государстве: Пока они бедны, То с народом своим и государством, они Поступают всегда справедливо. Но лишь станут богаты, казну обокрав, Справедливость их тотчас исчезнет. Строят козни они против граждан своих, Поступают враждебно с народом» [10].И даже ученик Сократа Платон, относящийся к жизни со значительно большим реализмом, чем его учитель, описывая систуацию в выдуманной им Атлантиде, так описывал процесс моральной деградации правителей: «В продолжение многих поколений, покуда не истощилась унаследованная от бога природа, великие правители Атлантиды повиновались законам и жили в дружбе со сродным им божественным началом: они блюли истинный и во всем великий строй мыслей, относились к неизбежным определениям судьбы и друг к другу с разумной терпеливостью, презирали все, кроме добродетели, ни во что не ставили богатство и с легкостью почитали чуть ли не за досадное бремя груды золота и прочих сокровищ. Они не пьянели от роскоши, не теряли власти над собой и здравого рассудка под воздействием богатства, но, храня ум и трезвость ума, отчетливо видели, что и это все обязано своим возрастанием общему согласию в соединении с добродетелью, но когда становится предметом забот и оказывается в чести, то и само оно идет прахом и вместе с ним гибнет добродетель.
Пока они так рассуждали, а божественная природа сохраняла в них свою силу, все их достояние, нами описанное, возрастало. Но когда унаследованная от бога доля ослабела, многократно растворяясь в смертной примеси, и возобладал человеческий нрав, тогда они оказались не в состоянии выносить свое богатство и утратили благопристойность. Для того, кто умеет видеть, они являли собой постыдное зрелище, ибо промотали самую прекрасную из своих ценностей; но неспособным усмотреть, в чем состоит истинно счастливая жизнь, они казались прекраснее и счастливее всего как раз тогда, когда в них кипела безудержная жажда и сила.