Сократ сибирских Афин

Колупаев Виктор Дмитриевич

Межеумович расслабленно молчал, хотя от материализма не отрекался. Зенон взирал на меня с удивлением.

— До такой апории и я не додумался, — сказал он.

— А мог бы, — ответил я.

— Ну и ловкач ты, глобальный человек, — сказал Сократ.

— А кто выиграл-то? — поинтересовалась Каллипига.

— Похоже, Зенон, — сказал Сократ, — правда, с помощью глобального человека. Придется, видать, делить драхму между ними пополам.

Я

сжалился над преследователями и подпустил их поближе. Ахиллес уже не пытался поймать черепаху, а только тяжело отдувался, сидя на траве. Агатий и кидалы стояли шагах в двадцати от нас, но по разные стороны. И, как только они делали шаг вперед, сразу оказывались на такое же расстояние дальше.

По-моему, преследователи были крайне удивлены, когда осознали, что чтобы догнать жертву, им необходимо бесконечно большое количество времени, замедляющего темп своего движения до нуля.

Глава девятая

Так мы и стояли, словно окруженные невидимой стеной.

— Выходи, стервец, разговоры говорить будем! — предложил славный Агатий.

И с другой стороны поступило предложение:

— Выходи, столкуемся!

— Я-то ваш, общий, — напомнил Межеумович на всякий случай.

— Да в чем, собственно, дело? — поинтересовался я.

— В пространстве и времени, о котором ты что-то знаешь, — пояснил славный Агатий.

— В волновой функции пяти козырных тузов, которые появляются у тебя неизвестно откуда, — разъяснил тот самый шулер, который не смог обыграть меня в покер.

— А какова гарантия безопасности? — спросил Межеумович.

— Гарантируем, что никаких гарантий нет, — ответил шулер.

А с другой стороны свои требования выложил хронофил:

— Тайну времени и любовь Каллипиги в обмен на относительную неприкосновенность.

— А я? — испугался Межеумович.

— А ты должен был подорвать систему Сократа изнутри, но не подорвал, так что сам теперь о себе беспокойся, — сказал славный Агатий.

Некоторое время шло бессмысленное препирательство, а потом в голосе хронофила появились более решительные и нетерпеливые нотки. Оказывается, он обнаружил лук и колчан со стрелами, которые бросил Ахиллес.

Агатий натянул лук и прицелился в меня, конечно.

И тут Зенон заявил:

— Движущаяся стрела покоится.

Две толпы наших противников возмущенно загалдели, а наша группка настороженно замолчала.

— Считаю до трех, — предупредил славный Агатий.

— В самом деле, — развил свою мысль Зенон, — если все всегда или покоится, или движется, когда занимает равное себе место, движущийся же предмет всегда находится в одном месте, то движущаяся стрела неподвижна.

Пусть

так и будет, подумал я, потом разберусь.

— Один, два, три! — скороговоркой отсчитал хронофил и спустил тетиву, а затем уронил и лук.

Стрела повисла в воздухе перед его лицом и, что самое интересное, даже не покачивалась.

А я задумался и выделил в апории основные положения, на которых строилось доказательство. А именно: движущаяся стрела находится “в одном месте” и “занимает равное себе место”. А время есть “сумма моментов”. Если представить теперь эти положения в связной форме логического умозаключения, то получается вот что: движущаяся стрела в каждый момент своего движения занимает место, равное своему объему, то есть то же самое место, что и при состоянии покоя. Поскольку же все время ее движения состоит из таких моментов покоя, то из данных посылок следует логически несомненный вывод: “движущаяся стрела покоится”.

Агатий попытался, было, сдвинуть пущенную им стрелу с места, но это ему не удалось. Тогда он вынул из колчана другую стрелу и снова бездумно натянул лук.

Почему стрела не может выйти из состояния покоя и начать движение? — спросил я сам себя. Да просто потому, что условия апории исключают такую возможность. Чтобы начать движение, стрела должна переменить место, то есть занять место большее, чем ее объем. Но это значит, что она должна занять не одно, а два места в один и тот же момент времени. Однако по условию апории это невозможно. Невозможно это и в другом отношении. Если стрела занимает два места в один и тот же момент времени, то момент должен быть делим, ведь по условию — в каждый момент времени тело находится в одном месте. Но момент не может быть делим, а если бы даже и был делим, то две части момента не могли сосуществовать: ни одна часть времени не может сосуществовать одновременно с другой частью — лишь одна часть времени будет в настоящем, а другая — в прошлом или будущем.

Я немного успокоился, тем более что и вторая стрела неподвижно висела в воздухе в непосредственной близости от первой.

Можно было вести рассуждение и другим путем, основывая его на прерывности не времени, а пространства. Чтобы двигаться, стрела должна переходить из одного момента времени в другой. Но в таком случае одному месту будет соответствовать два момента времени, а каждому из этих двух моментов — лишь половина места. Следовательно, и при данных условиях движение невозможно — движущийся предмет не движется ни в том месте, где он находится, ни в том, где его нет.

Кидалы и шулеры, так те просто стояли в крайнем удивлении, не понимая, что происходит. Славный же Агатий не понимал происходящее в более сложном смысле. До него дошло, что это я что-то делаю с Пространством и Временем. Но вот что именно, он не понимал, хотя и собрал с людей огромные запасы того и другого.

— Межеумович! — воззвал он. — Опровергни немедленно Зенона!

— Понять аргументы Зенона, — с ходу включился в опровержение тот, — можно лишь в свете учения о материалистической и исторической диалектике. У Зенона чистое движение мысли в понятиях. Это чистейшей воды идеализм!