Сокровенное таинство
Шрифт:
– Я должна пояснить, как это письмо попало к нам. Наша обитель дочерняя, мы подчиняемся аббатству в Полсворте, и тамошняя приоресса время от времени присылает гонцов матери Мариане, нашей настоятельнице. Как раз вчера прибыл такой посланец, и среди прочих документов доставил письмо. Его написала одна леди, которая недавно приехала в Полсворт и остановилась там на время. Письмо запечатано печатью аббатства, а адресовано лорду шерифу Шропшира. Я подумала, что в нем может быть что-нибудь важное – вот, пользуясь случаем, я захватила его с собой. С вашего разрешения, отец аббат, я хотела бы передать его лорду Берингару.
В словах Магдалины не было, на
– Вы позволите прочесть? – спросил Хью, обращаясь к Радульфусу, – может, здесь и впрямь что-то важное.
– Разумеется, – ответил аббат.
Хью сломал печать, развернул свиток и сосредоточенно погрузился в чтение. По его сдвинутым бровям все поняли, что в письме и верно содержится что-то очень серьезное, и затаили дыхание. Во дворе повисла напряженная тишина.
– Отец аббат, – промолвил наконец Хью, оторвав глаза от пергамента, – речь здесь идет о деле, которое касается не только меня. Оно затрагивает многих и заслуживает того, чтобы я огласил это послание. Позволь мне прочесть его перед всеми собравшимися.
Получив разрешение, шериф прочел вслух:
Высокочтимому Хью Берингару, лорду шерифу Шропшира
Милорд, к превеликому прискорбию, мне стало известно, что по всему графству распространяется слух о моей смерти, причем утверждают, что я была убита неким злодеем, вознамерившимся завладеть моим имуществом. Дабы пресечь эти недостойные вымыслы, я сочла своим долгом немедля засвидетельствовать, что я жива, пребываю в добром здравии и ныне пользуюсь гостеприимством и радушием сестер из Полсворта. Более всего тревожит меня то, что из-за этих досужих россказней может возникнуть угроза чести и самой жизни тех, кто были моими друзьями и служим мне верой и правдой. Если мое долгое молчание навлекло на кого-то незаслуженные подозрения, прошу простить меня и снять с невиновных всякие обвинения.
Причиною же того, что я столь опрометчиво не давала о себе знать, явилось, как я ныне смиренно сознаюсь, овладевшее мною сомнение в готовности отречься от мира. Чтобы проверить, действительно ли монашеская стезя является моим призвание, я, с милостивого дозволения духовных властей, укрылась в обители Святой Альбанс, где все эти три года вела тихую и уединенную жизнь, предаваясь обычным для сестер трудам, но не принимая пострига. Когда же мне стало ведомо, что меня сочли злодейски убитой, я решила вернуться в родные края, дабы из-за меня не пострадали невинные.
А потому, милорд, умоляю Вас дать обо всем знать моему достойному брату и прислать заслуживающего доверия человека, который сопроводил бы меня в Шрусбери, за что буду вечно пребывать в неоплатном долгу у Вашей милости.
Джулиана Крус
Шериф еще не кончил читать, а в толпе уже послышались перешептывания.
– Моя сестра жива! – взревел Реджинальд. – Жива и невредима! Боже всемилостивейший, а мы-то думали…
– Жива! – эхом отозвался Николас, завороженный услышанным. – Джулиана жива, жива и здорова…
Толпа разразилась возбужденными возгласами и восклицаниями, а над всем этим нестройным хором воспарил вдохновенный голос аббата Радульфуса:
– Воистину нет предела Господнему милосердию. Восславим же Всевышнего, явившего нам несказанную милость.
– Бог мой, мы ведь ославили честного человека! – вскричал Реджинальд, столь же страстный в раскаянии, сколь и в гневе. – Он и вправду был предан своей госпоже, а мы его упекли в темницу. Теперь мне все ясно – эти украшения он продал по ее просьбе, и сделал это ради нее! Это ее личные вещи, и, естественно, она имела право распорядиться ими…
– Мы вместе отправимся за ней в Полсворт, – заявил Берингар, обращаясь к Крусу. – А Адам Гериет будет немедленно отпущен на свободу. И он поедет с нами – едва ли кто-нибудь имеет на это большее право.
Таким образом, день похорон брата Хумилиса стал днем воскрешения Джулианы, и печаль переросла в ликование – так и за Страстной Пятницей следует Светлое Воскресение.
– Господь в непостижимой мудрости своей, забрав одну жизнь, вернул нам другую, – изрек аббат Радульфус. – Несомненно, это знак свыше, дабы мы ведали, что и жизнь, и смерть в руце Его.
Когда брат Рун вышел из трапезной, в душе его благоговейное умиление странно соседствовало с горечью утраты. В таком настроении он и отправился к Гайе, чтобы побыть одному в тишине и покое монастырских садов. В такой час там вряд ли можно было кого-нибудь встретить. Оставив позади огороды и поля, юный монах вышел к самым границам аббатских владений. В тени деревьев, клонившихся к реке, он остановился, печально глядя на Северн, поглотивший тело Фиделиса.
Вода еще оставалась мутной и темной, и хотя уровень ее чуть понизился, пойменный луг на противоположном берегу по-прежнему был затоплен. С грустью смотрел Рун на поток, унесший неведомо куда тело его друга. Его уж не вернуть. И как ни отрадно было услышать сегодня утром добрую весть о том, что девушка, которую считали давно умершей, оказалась живой и невредимой, этим не унять боль от потери Фиделиса. Руну очень недоставало друга, но он страдал молча, ни с кем не делясь своей тоской, да и не ища сочувствия у других.
Ноги сами несли его вдоль берега. Миновав границу монастырских владений и лежавшую за ней небольшую рощицу, Рун снова вышел к прибрежной отмели, но неожиданно замер и отступил на шаг. Он увидел, что здесь, у реки, предается скорби еще один человек, и, видать по всему, еще более несчастный, чем он сам. У самой кромки воды росли густые кусты, и там, в грязной траве, не отводя понурого взгляда от мутного потока, сидел брат Уриен. На низком берегу по другую сторону Северна во всех лощинах и углублениях стояла дождевая вода. В маленьких зеркальных озерцах отражалось голубое небо и бегущие белые облачка. Река же, словно в противовес воцарившимся на берегах безмятежности и покою, стремительно несла свои воды, и казалось, что бурным потоком движет не слепая стихия, а злобная сила, не ведавшая пощады.