Сокровища Аттилы
Шрифт:
Громогласные одобрительные восклицания мешают Диору услышать ответ предводителя. Но кто не согласится на легкую добычу?
Бежать под уклон нетрудно. Все торопятся, впереди — свобода. Людей уже не нужно подгонять.
Их заметили на другом берегу. Распахнулись железные ворота. Выходят легионеры в доспехах и шлемах. Быстрым, «волчьим» шагом идут по мосту. На выходе с моста перестраиваются в три шеренги. Три ряда копий внушительно выступают навстречу варварам. Многие вокруг Диора облегченно плачут. Сурово блестят из–под козырька шлема глаза центуриона.
Гудин слезает с лошади и, широко расставляя ноги, с ленивой неспешностью идет к центуриону, передает ему выкупной список, возвращается и велит пленникам идти по одному к римлянам. Каждого выходящего он считает, хлопая по спине.
Толпа бредет по мосту. Впереди центурион, сзади — чеканит шаг грозная центурия. Сводчатый тоннель выводит на широкую, мощенную булыжником улицу. По сторонам возвышаются пятиэтажные дома — инсулы. Возле каждого — бронзовые водоразборные колонки. Из отверстий непрерывно льется вода. Первой самостоятельно прочитанной Диором фразой было постановление сената Рима: «Следует прилагать величайшее тщание к тому, чтобы в уличных колонках вода изливалась день и ночь». Ратмир впервые видит римский город с его планировкой и благоустройством. Изумлению славянина нет предела.
— О Перун! — шепчет он. — Вот как следует жить!
Наверное, он считает, что бытовые удобства непременно улучшают и души людей. Один из пленников вдруг поднимает в приветствии руку, высмотрев в толпе встречающих знакомого, радостно кричит:
— Марций! Эй, Марций! Ты не узнаешь меня? Мы служили вместе во Втором Македонском! Я оптион Луций!
Марций, пожилой мрачный ветеран с тяжелым подбородком, спрашивает в ответ:
— Как ты оказался в плену, Луций?
В его голосе слышится осуждение. Луций показывает костлявой рукой на обнаженную грудь, там белеют рубцы от заживших ран.
— Меня ранили. Вы ушли, приняв меня за мертвого!
— Почему же ты не покончил с собой, когда очнулся? — строго вопрошает Марций.
Луций лишь горестно качает головой и ускоряет шаг.
Пленных приводят на форум, где бьет большой фонтан. Из здания муниципии спускаются по ступенькам городские магистры в белых тогах.
Центурион выкликает по выкупному списку:
— Луций Валерий Комаций!
Из толпы выходит бывший легионер. Центурион объявляет:
— Луций Валерий Комаций! За тебя заплачено из городской казны тысяча денариев. После возмещения выкупа ты свободен. Кто внесет деньги?
— Мой брат Секунд Комаций, — отвечает тот.
— Отойди в сторону. Следующий — Диор Альбий Максим, сын декуриона Марка из Потаисса.
Аквенкум гораздо дальше от Потаисса, чем Маргус. Здесь могут и не знать Альбия Максима. Появление Диора у магистров вызывает замешательство. Центурион озадаченно спрашивает:
— Ты и есть Диор Альбий Максим?
Диор старается держаться с достоинством, но когда он говорит, что так оно и есть, его голос срывается от бешенства.
Центурион подходит к нему,
— Диор Альбий Максим, за тебя выплачено три тысячи денариев. Кто возместит эту сумму?
— Вы же и возместите! — яростно кричит Диор.
Вокруг слышатся изумленные восклицания. Он надменно вскидывает голову, сквозь зубы снисходительно цедит:
— И не только за меня, но и за моего друга, славянина Ратмира.
Один из магистров, очень похожий на декуриона Фортуната, спрашивает, при чем тут славянин.
— При том, что я, Диор Альбий, трижды награжден магистратом Маргуса за услуги, оказанные мной городу, и даже заслужил благодарность претора Паннонии!
— Подойди поближе, сынок, и расскажи, что за услуги ты оказал Маргусу, — недоверчиво произносит декурион.
Диор подробно излагает, в чем заключается его заслуга, и важно добавляет, что и сейчас, благодаря знанию языка бургундов, он отведет от славного Аквенкума величайшую беду, о которой славные магистры даже не подозревают. Его слова приводят окружающих в еще большее замешательство. Вдруг декурион, похожий на Фортуната, оживляется:
— Да уж не знаменитый ли Диор перед нами? Уж не ты ли тот самый мальчишка, что превзошел всех учеников Маргуса своей неслыханной памятью и удивительнейшими способностями к языкам?
— И не только этим! — с достоинством отвечает Диор.
На лицах окружающих появляется любопытство, как при встрече со знаменитостью. Вот, оказывается, куда уже дошла слава Диора:
— Какими же ты языками владеешь? — спрашивает центурион.
— Легче ответить, какими не владею.
— Знаешь и язык гуннов?
— Разумеется!
— Сарматов, готов, алан, франков?
— И не только. Недавно выучил язык славян–антов.
— Это поистине удивительно! — восклицает кто–то из магистров. — А что же ты хотел сообщить нам, о чем мы пока не знаем?
— Сегодняшней ночью бургунды попытаются совершить то, что сделали гунны с Потаиссом, а сарматы с Маргусом.
Новость потрясает всех, кто ее слышит. Центурион спрашивает, как Диор узнал об этом. После объяснения юноши центурион и магистры торопливо удаляются в здание городского правления. Через некоторое время оттуда выходит декурион, похожий на Фортуната, и обращается к Диору:
— Магистрат Аквенкума согласен заплатить за тебя и славянина выкупную сумму, если твои слова подтвердятся.
Вскоре Диор и Ратмир следуют за магистром. Впереди ликтор с фасцами предупреждает встречных:
— Дорогу декуриону Титу Пульхру Октавию! Слава Титу, построившему за свой счет клоаку Аквенкума!
Просторный двор, куда их привел Тит, наполнен разноголосым гвалтом, перестуком молотков. В одном углу подростки обтесывают камни, в другом по очереди возводят угол дома, подняв на локоть, разбирают кладку и начинают заново. Возле ворот юноши постарше изготовляют каменные плиты–надгробия, высекая на них эпитафии. Работами руководит маленький бойкий римлянин, нравоучительно изрекая: