Сокровища града КитежаНевероятное, но правдивое происшествие с предисловием издательства, примечаниями переводчика и послесловием редакции
Шрифт:
— О дева Мария! О младенец Иисус! Сгинь! Рассыпься, нечистый! — бормотал вскочивший монах и крестил нас, словно были мы исчадье ада.
— Не надо, не надо! Мы просто случайно упали, — потирая ушибленное колено, уверял учитель неистовствующего монаха.
— Мы уходим! — решительно поднялся я, бережно прижимая к груди отысканные сокровища.
— В вашей библиотеке нет ничего интересного.
— Да, но я вижу — вы держите книгу.
— Ах, эта?
Изобразив презрительную мину, я помахал перед самым носом монаха трудом отца Мордиуса Баррелиуса.
— Это вы можете получить…
— Дитя
— Учитель, заткнитесь! [2]
— Впрочем, я могу взять ее на память о посещении вашей библиотеки, а за беспокойство — вот!
С ловкостью заправского жонглера, монах на лету поймал подброшенную монету.
Мы мчались длинным коридором, и учитель не отставал от ученика. На этот раз домой мы приехали в такси. Я знаю светские обычаи: миллионерам не пристало пользоваться метро или трамваем!
2
Здесь непереводимая игра слов: это производное, но уже модернизованное выражение, рожденное старинным французским обычаем времен инквизиции, когда глотку нежелательного оратора затыкали кляпом тряпичным, деревянным или железным. Прим. переводчика.
Все переменилось. Все пошло кругом. Все закипело. Вот они, наши миллионы, они лежат перед нами! Они ждут, чтобы мы пришли и взяли их.
Мы работали как звери. Мы работали круглые сутки. План нашей экспедиции рос, как на дрожжах. В недельный срок он был разработан. Еще через два дня мы составили смету на необходимые расходы и перед нами, как барьер перед лихим скакуном, выросла солидная цифра с отвратительными жирными нулями с правой стороны. Даже для того, чтобы сделаться миллионером, а может быть, и миллиардером (о Клэр, — ты слышишь?) — нужны деньги. Два дня и две ночи сидели мы с учителем на полу среди чертежей, планов и схем. Сидели в разных углах и думали о том, где и как добыть необходимые деньги. На рассвете третьего дня мы горестно вздохнули и решили, что придется принять в компанию третье лицо и это третье лицо должно финансировать предприятие…
Учитель сбросил охватившее его уныние. Он потребовал у меня весь остаток моих считанных франков. Я кротко исполнил его требование. Оноре Туапрео вышел и через два часа возвратился в новеньком сюртуке, в классически заутюженных брюках и ослепительном цилиндре.
— Ну, дитя мое, — поцелуемся!
Мы поцеловались.
— Я ухожу, а вы, Жю, составьте подробный список, где и что мы должны закупить… Ну, еще раз поцелуемся!
Мы поцеловались еще раз. Учитель торопливо смахнул слезу.
— Либо я, дитя мое, вернусь с деньгами, либо я совсем не вернусь… Об этом, если господь приведет, вы сможете прочесть в отделе происшествий. Я думаю, что я предпочту Сену.
— Учитель! Ради бога! — не выдержал я и разрыдался.
— Ну, успокойтесь, успокойтесь, дитя мое! Займитесь лучше списком и верьте в победу. Я пошел, — пан, или пропал! [3]
Ах, какой
Путал списки, путал названия фирм, у которых мы собирались приобретать необходимые для нашей экспедиции вещи.
3
Бретонская народная поговорка, означ. — «победа, или гибель». Прим. переводчика.
День тянулся мучительно медленно. Учитель не возвращался. Волнение мое нарастало. В комнату, кошачьей походкой, вошел вечер. Я не выдержал и, кубарем скатившись со всех лестниц, вымолил у газетчика в кредит вечерние выпуски газет. Руки мои дрожали, когда, взобравшись в комнату, я по очереди разворачивал еще влажные листы и в рубрике самоубийств искал знакомое имя.
Но вот и последняя газета, и, слава создателю, имени моего учителя нет ни среди утопленников, ни среди трамвайных жертв.
Но где же он, где же он?
И вот, когда волнение мое достигло крайних пределов, когда я уже стал ощущать, как миллионы вылетают из моих карманов, как в недостижимое далеко отодвигается обольстительнейшая мадемуазель Клэр де Снер, — внизу, у подъезда, оглушительно взревела автомобильная сирена.
Сердце мое остановилось, кровь прилила к лицу и я застыл среди комнаты, боясь подойти к окну и глянуть вниз.
Несомненно — это подъехала скорая помощь. Вот сейчас откроются двери и внесут искалеченное тело моего дорогого учителя, в порыве отчаяния бросившегося под трамвай.
Секунда.
Минута.
Вечность!
Вдруг раздался, как мне показалось, оглушительный стук в двери.
— Вва… ваай… дите! — еле пролепетал я и от ужаса зажмурился.
Дверь скрипнула. Я сильнее сжал веки, чтобы избежать ужасного зрелища.
— Господин Оноре Туапрео ждет вас внизу в авто!
Прошло некоторое время, пока до моего сознания дошли произнесенные мальчишеским голосом слова.
Я открыл глаза. Весь в галунах и золотых пуговицах, передо мной стоял мальчик-грум, мальчик-шоференок, — я не знаю, как его назвать.
— Господин Оноре Туапрео просит вас пожаловать вниз, — он ждет вас в авто!
Я опрокинул улыбающегося мальчишку. Я вихрем пронесся вниз по этажам. Я ураганом ворвался в роскошный «ситроен». Я сжал в объятьях моего дорогого учителя.
— Дитя мое, разрешите вам представить нашего нового компаньона!
Большое, розовое и улыбающееся поднялось с сиденья и крепко стиснуло мою руку.
— Дэвид Бартельс, — рад быть товарищем и другом!
Сирена оглушительно взревела и колеса зашипели, полируя асфальт.
6
Мы переселились к Бартельсу, и лакеи, обшитые галунами и золотыми пуговицами, больше не удивляли меня. Я моментально привык отдавать им приказания и пользоваться их услугами. О, Клэр! Слышишь ли ты меня? Это еще одно доказательство того, что мне суждено быть богатым. Я в этом убежден. Так же убежден в этом и дорогой учитель Оноре. Насколько велика была сила нашего убеждения, можно судить по тому, как легко подписывал господин Бартельс чеки на расходы по экспедиции.