Сокровища Империи
Шрифт:
Тооредаанские гости, дождавшись подобия прохлады, тоже соблаговолили покинуть свои апартаменты и прогуляться по городу. Но немного по разным маршрутам.
Ох уж эти прибрежные города-порты… Похожие друг на друга, но при этом подчеркнуто особенные и неповторимые. Выросший в скучной провинции Ренки уже давно успел влюбиться в их удивительную атмосферу бесконечного праздника, который отмечают экипажи кораблей, спешащие вознаградить себя за долгие дни, недели и месяцы строгой дисциплины, тяжелой работы, невкусной пищи и бесконечного однообразия лиц, разговоров и видов вокруг себя.
Они врываются в эту праздничную суету на короткое время стоянки,
Даже те, кто день за днем проводит на берегу, не выходя из пыльной конторы или родовой лавки, заражаются этим настроением «один раз живем», и их лица приобретают особенное выражение, едва стоит заслышать звуки чужой речи, непривычной музыки или звона клинков. Да, они никогда не выезжали дальше пределов родного города, но зато весь мир регулярно приезжает в гости к ним. И можно, не отрывая задницы от лавки, поглазеть на незнакомых людей в странных одеждах горцев дальнего юга, послушать новости с Фесткийских островов или из почти не освоенных Западных Земель, где, по слухам, живут кровожадные дикари, которые все — и мужики, и бабы — ходят в юбках и совсем не понимают по-нашенскому.
Ренки бы с большим удовольствием просто пошлялся по этим улицам, посидел за вынесенными из таверн столиками, поглазел на представления площадных актеров и скоморохов. Но Одивия Ваксай потащила его в театр!
Хитрый Готор вместе с почтеннейшим Йооргом собрались посетить какой-то там храм — древний, как дерьмо Небесного Верблюда. И Ренки, коли не получится поболтаться по набережной, с радостью составил бы им компанию. Пусть даже его и не слишком интересуют древняя резьба по камню или какие-то там таинственные надписи на колоннах, которые никто не может расшифровать уже тысячу лет, хотя профессор надеется, что…
Древние надписи? Скучно? Но с Готором скучно не бывает! Ну почти не бывает. Даже в пыльной и невыразимо тоскливой Зарданской пустыне его можно было развести на рассказ о чем-то интересном, необычном и удивительном. Вроде того раза, когда он поведал изнемогающим от усталости солдатам каторжной команды о необычной жизни и повадках полевых не то мышей, не то сурков… Казалось бы — ничтожнейшая тварь, комок грязного меха и мяса, привлекательного разве что для зарданских шакалов. Но когда о них начинает говорить Готор, словно открываешь для себя дивную страну, где есть свои короли, дворяне и простолюдины… А уж про храм бы Готор наверняка рассказал много всего…
Но Одивии Ваксай захотелось в театр, а Ренки обязан был ее сопровождать.
Нет, вот как раз она-то на этом и не настаивала. Но, во-первых, девице не пристало ходить в театр одной. А во-вторых, кто знает, не дотянутся ли руки Краастов или каких-нибудь других многочисленных врагов военных вождей даже и до этих земель. А значит, долг оу Ренки Дарээка — не оставлять ее без охраны. Так что пришлось изъявить свой интерес к театральной жизни Хиим'кии.
Театралом Ренки точно не был. Ну в смысле он любил поглядеть на выступления площадных актеров, пусть даже кто-то и находит их вульгарными и пошлыми. Его веселили незатейливые комедии про Профессора-зануду и его смазливых дочек, похождения Доона Джуунаа — любовника и дуэлянта, или, на худой конец, перебранка Купчины и Жреца, сыплющих оскорблениями и пытающихся надуть друг дружку.
Еще можно было послушать
Но вот классический театр… Так называемое высокое искусство… В столице Ренки несколько раз сходил на эти представления и едва не вывихнул челюсть от напавшей зевоты. Занудно долгие и напыщенные монологи, фальшивые слезы и стенания над «павшим героем» или «разлученными влюбленными». А еще пение, когда ноты в мелодии прыгают вверх и вниз, трясутся и дергаются — соловьиные трели от обладателей соловьиных мозгов! И танцы, отточенные, словно строевая муштра на параде по случаю Дня коронации. Уж лучше поглазеть, как уличная девчонка вертит бедрами, стреляя глазками из-под растрепавшихся от лихих прыжков волос в сторону своего пьяненького кавалера, успешно возмещающего недостаток грации дурной лихостью и энергией молодости, помноженными на желание, чем три-четыре часа пялиться на эти «танцы» в постановке полкового сержанта.
Но долг есть долг. И Ренки, тяжко вздохнув, отправился в театр.
Места им достались только стоячие, на галерке, среди «черной» публики, чем, кажется, Одивия Ваксай вовсе не была расстроена. Несмотря на то, что в Хиим'кии было целых два театра, все ложи, бельэтаж и партер были заранее выкуплены куда более «чистой» публикой. Так что «наслаждаться» напыщенной декламацией и «соловьиным» пением благородному оу Ренки Дарээка пришлось, стоя среди развязных студентов и наглых приказчиков, а то и просто приодевшихся по такому случаю ремесленников.
Со свирепым выражением на лице, распихивая всех локтями, он смог протолкнуться сам и провести свою спутницу вперед, к самому поручню, с одной стороны оградив ее от навязчивых простолюдинов колонной, поддерживающей потолок, а с другой — изобразив колонну собственными силами. Кто-то из публики попытался было протестовать, но Ренки смерил его надменным взглядом с высоты своего немалого роста и, нарочито задрав ножны шпаги, покрутился на месте, лупя ими по ногам слишком дерзких нахалов. За что, как ни странно, вместе с проклятиями окружающих получил одобрительный кивок Одивии. Видимо, в театре, на галерке, подобные манеры считались вполне приемлемыми и были едва ли не частью представления.
Впрочем, высокий рост и шпага убедили отнюдь не всех, но начавшееся действо заставило недовольных замолкнуть. Они лишь пообещали разобраться с Ренки позже и обратили все свое внимание на пьесу. А поскольку спать стоя Ренки умел только в карауле (армейская шутка, не более того, судари), ему тоже поневоле пришлось следить за действом, разворачивающимся на сцене, тем более внезапно там прозвучали знакомые с детства имена.
Пьеса была переработкой древнего мифа о любви прекрасной дочери вождя аиотееков к храброму ирокезскому воину. Бесконечно слащавая, слезливая и полная ужасных песен, однако и не без потуг на юмор, выражавшихся в игре слов, оценить которую, кажется, был способен только сам автор пьесы да пара-тройка его ближайших друзей.