Сокровища Кенигсберга
Шрифт:
– Вы правы, это, конечно, никакое не наследство, – неторопливо начал Юрий, судорожно соображая, куда же клонит его мрачный собеседник. – И собственно говоря (тут он хотел было сказать о том, что это подсвечники хозяев дома, но тут же сообразил, что эти ребята быстро найдут способ доставить ни о чем не подозревающих родственников), Вы мне, наверное, не поверите, но я их нашел.
– Да что вы говорите? – ненатурально хихикнул Селицкий, – никогда бы не подумал, что на наших помойках можно отыскать такую красоту.
– Вот представьте себе, – недружелюбно буркнул Юрий, отворачиваясь.
«Что-то он темнит, падла, – подумал Селицкий, – надавить на него, что ли, или лучше показать свою заинтересованность в приобретении
– Вы, может быть, неверно истолковываете мой интерес, – как можно более дружелюбным тоном произнес он, помолчав, – просто меня привлекают всевозможные старинные и редкостные вещицы, но, по соображениям экономии, мне хотелось бы приобретать их напрямую, а не через кучу посредников. Вот взять, например, эти подсвечники, – дернул он своей массивной челюстью в сторону камина, – Вы сами-то довольны суммой, которую за них выручили?
Будучи полным профаном в антикварном бизнесе, Юрий только пожал плечами и с явной неохотой выдавил из себя только одно слово:
– Слабовато.
– Вот видите, а ведь это уникальные в своем роде вещицы, – удовлетворенно откинулся на спинку кресла Селицкий, чрезвычайно довольный Юриным ответом. – И сколько же этот сквалыга Вам за них отщипнул? – с неподдельным интересом заглянул он в Юрины глаза, – бьюсь об заклад, что не больше «штуки». (1000 долларов США.)
– Вы почти правы, – сдипломатичничал Юрий, – и сразу видно, что очень проницательны. (Он решил на всякий случай не обострять их взаимоотношения ненужными противоречиями.)
– Ах он сучий потрох, – непроизвольно вырвалось у сразу же набычившегося хозяина, – ну да я с ним еще по этому поводу потолкую.
В этот момент двери в зал со стуком распахнулись, и дородная немолодая женщина вкатила в зал невысокий сервировочный столик, на котором стояли чашки, высокий фарфоровый кофейник, а также блюдечки с вафлями и пирожными. Внимательный взгляд Юрия сразу же заметил мелькнувшие, буквально на секунду, в проеме двери, настороженные лица охранников.
«Да-а, – грустно подумал он, – без потерь отсюда явно не вырваться, а сидеть здесь и ждать неизвестно чего, времени нет».
Увидев все подвезенное тем временем к нему бисквитно-сахарное великолепие, Юрий вновь почувствовал голодные спазмы в желудке, и его рот непроизвольно наполнился слюной.
«Что это меня так на еду пронимает? – удивленно подумал он, – вроде как я недавно перекусывал».
– Я тут вот что подумал, – продолжил хозяин дома свою мысль, когда все было расставлено на столике и женщина тихо удалилась, – что это Вы, москвич, в нашей глуши делаете? Неужели приехали сюда только для того, чтобы запродать в местном «комке» эти славные подсвечники и быстренько, быстренько покинуть наш гостеприимный городок, а?
– Да нет, просто отпуск здесь проводил, – не вдаваясь в ненужные подробности, ответил Юрий, осторожно опуская песочное датское печенье в чашечку с кофе.
– Странно Вы, однако, отпуска проводите, – вплотную приблизил к нему грубо вылепленное лицо Селицкий, – сидите в своей убогой хатке, словно в одиночке, без права на прогулки.
– Да уж кто как умеет, – скромно ответил Юрий.
«А не использовать ли мне этих несомненно решительных, но все же недалеких ребят для осуществления своих планов по эвакуации? – внезапно подумалось ему. – Хотя это явно смахивает на игру в карты с профессиональными «каталами», но в противном случае получается совершенно непроходимый тупик: либо эти мордовороты начнут из меня выколачивать нужную им информацию, когда им надоест со мной любезничать, либо потерявшие пока мою персону из виду ребята из КГБ, точно меня отловят, если я задержусь в этом славном городе еще хотя бы на несколько дней.
Юрий озабоченно потер лоб, словно собираясь с мыслями, и, глубоко вздохнув, начал:
– Скажу Вам откровенно, Валерий Игнатьевич, мне Вас сам Бог послал.
– Да что ты
– Дело в том, что на самом деле я в этом городе, конечно, не случайно и, конечно, никакого родственного отношения к действительно бедным обитателям дома №18 по Н-ской не имею.
– Тогда что же ты там делал НА САМОМ ДЕЛЕ? – едва не выскочил из своего кресла Селицкий?
– Положение мое таково, и я Вас должен сразу предупредить об этом, – понизил голос Юрий, – что хотя я и крайне нуждаюсь в Вашей помощи, но если Вы решитесь мне ее оказать, то подвергнетесь, как и я теперь, весьма серьезной опасности!
– Но, но, – отпрянул от него Селицкий, – да ты о чем это?
– Слушайте внимательно, Валерий Игнатьевич, – не обращая ни малейшего внимания на то, что никаких обязательств по конкретной помощи тот ему еще не дал, – еще раз повторять не буду. – Юрий отхлебнул остывший кофе и начал свой монолог. – Работаю я и на самом деле обычным переводчиком. В марте месяце, как сейчас помню, послало меня руководство на разбор документов какого-то трофейного архива, валявшегося чуть ли не с войны на чердаке одного весьма серьезного учреждения.
Тут Юрий остановился и, воздев взгляд к потолку, изобразил на лице такое выражение, которое должно было и без слов характеризовать всю серьезность данного учреждения.
– Видимо, им понадобилось это помещение для каких-то других нужд, причем срочно, а достаточного количества специалистов со знанием нескольких языков у них под рукой в тот момент не оказалось. Короче, перебираю я эти бумажки день, перебираю два, перебираю три, и тут совершенно неожиданно мне в руки попадает протокол допроса некоего немецкого офицера по фамилии Рингель, – вдохновенно сочинял Юрий, припомнивший фамилию офицера из книжки о Янтарной комнате. – Так вот, допрос этот, по всей видимости, проводился представителем американской разведки уже после падения Берлина, поскольку протокол датирован 24 мая 45-го года. Вначале я его просматривал просто так, для проформы, но после одной заинтересовавшей меня фразы я понял, что речь идет о том, что этот самый эсэсовец допрашивается в связи с тем, что он, оказывается, отвечал за захоронение крупнейшего клада музейных ценностей. Проштудировав этот протокол несколько раз, я понял, что все эти ценности запрятаны на территории современного Калининграда и что, пользуясь теми приметами, которые указал немец, можно, в принципе, попытаться достать их. Уничтожив втихомолку эти бумаги, чтобы их не прочитал кто-то еще, я принялся за подготовку к поисковой операции. Приобрел кое-какое оборудование, взял на работе отпуск за два года и приехал сюда. Некоторое время я потратил на поиски входа в тайный подземный коридор, а он обнаружился под обычным канализационным люком, над которым, по случайному стечению обстоятельств, прежним хозяином этого дома был в свое время выстроен гараж. Хозяин этот давно умер, сгнила и его машина, но люк-то, как Вы сами, Валерий Игнатьевич, понимаете, остался на месте. Под самым смехотворным предлогом я напросился к нынешним владельцам гаража на постой, посулив им приличную оплату за свое проживание, и принялся за поиски. Вот оттуда, вернее из их гаража, я и вел свой поиск этого склада, устроенного немцами в сорок пятом году.
– Так ты хочешь сказать, что все эти сказки про... – начал было что-то говорить с презрительной усмешкой на устах Селицкий, но вдруг едкая усмешечка сползла с его лица и он метнул мгновенный взгляд на каминную полку, – так, выходит, это ОТТУДА?
Юрий, стараясь сохранять серьезное выражение лица, кивнул:
– Вот именно!
– Тогда почему же ты их стащил в комиссионку или это все, что ты там нашел?..
– Валерий Игнатьевич, – перебил его Юрий, чувствуя, что инициатива постепенно переходит к нему, – Вы ведь наверняка слышали о таком понятии, как маскировка.