Сокровища Валькирии: Звёздные раны
Шрифт:
— Нам известно, люди в военном, о которых ты говоришь, вывели из Ленинграда не только тебя одного, — менял он тему разговора. — Есть ещё такие же случаи, и мы нашли других детей, с которыми ты ехал в эвакуацию. Они рассказывают, что жили в семьях у каких-то людей… Ты тоже жил в чьей-то семье?
— Да, там была бабушка. — Проносилась искорка воспоминания. — Большая русская печь и старые, сухие баранки…
— Какие баранки?
— У бабушки в узелке. Она угощала…
— И всё?
— Нет… Ещё убили лося,
— А где помещалась школа, в которой ты учился?
Что касалось школы, Святослав вообще ничего не мог вспомнить, подолгу сидел в отупении, однако следователь не терял терпения, заходил с другой стороны.
— Твоя мать утверждает, что в сорок третьем у тебя была сильнейшая дистрофия, не росли зубы. После такого заболевания обязательно бывают осложнения и последствия. Вот акт медицинской экспертизы: ты совершенно здоров и развит не по возрасту. Ну а твои великолепные зубы я вижу и без врачей. Может быть, помнишь, как тебя лечили? Поили отварами, давали какое-то снадобье — капли, порошки?..
— Нет, ничего такого не давали… Только какую-то соль.
— Что это за соль?
— Не помню…
— Может, специальный рацион питания? Блюда? Овощи, фрукты, ягоды, плоды каких-то деревьев?
— Плоды, — вспомнил он, — плоды были… Неизвестные.
— Так-так, — ухватился следователь. — Можешь описать их? Вкус, размеры, на что похожи?
— Очень горькие и твёрдые, как недозревшие груши…
— Так это были груши?
— Нет, росли на огромных деревьях… Примерно как эвкалипты.
— Но ты же знаешь, они не растут за Уралом.
— Примерно!.. Забытый сад и эти огромные деревья…
— Почему забытый?
— Не знаю… Забытый и всё. Ещё они весной цветут белыми цветами, похожими на валы, только очень крупными…
— И тебе помогли эти плоды?
— Не знаю… Я их просто срывал и ел.
— А что тебе помогло? Когда ты почувствовал себя крепким, сильным, здоровым?
— Точно не помню. Кажется, всегда был сильным, здоровым…
— Понимаешь, Святослав, после войны у нас очень много раненых, больных, искалеченных людей, — стал объяснять он. — Очень остро стоит вопрос лечения, стране нужны сильные, здоровые люди, надо поднимать разрушенное хозяйство. А Запад объявил нам «холодную войну»…
— Хоровод… — помимо воли вырвалось у Насадного.
— Что — хоровод? — осторожно переспросил следователь и замер.
— Сначала вокруг меня водили хоровод. И пели… Да-да, пели, и такие сильные голоса!
— Ну а дальше, что дальше?
— Ничего, мне стало хорошо. Надо мной висел шар…
— Какой шар? Воздушный?
— Нет, красный, огненный…
— Может, шаровая молния? Была гроза?
— Грозы не было, светило солнце, яркая трава…
— Значит, на горизонте были грозовые тучи. Как они выглядели? Низкие, чёрные? Над степью? Над горами? Над лесом?
— Было
— Ты же знаешь, шаровая молния не появляется, если где-то близко нет грозовых туч. Это же электрическая энергия…
— Хоровод, — снова повторил он. — Энергия сомкнутых рук… Шаровая молния возникла из хоровода.
— Каким же образом? Люди произносили слова? Читали заклинания? Шаманили? Волхвовали?
— Ничего такого… Пели, ходили по кругу…
— А может, крутили колесо?
— Колесо было на высоком столбе… На нём — гнездо аиста. И всё время стояла птица.
— Там, где ты был, жили аисты?
— Жили… Я первый раз видел аистов.
— Давай теперь рассуждать, — и этот начинал терять терпение. — Январь сорок третьего, весь юг — Украина, Молдавия, Белоруссия, Крым, часть Кавказа и Дон ещё оккупированы фашистами. Все места, где живут аисты, освобождены в сорок четвёртом и позже. Так где же ты был, Святослав? За линией фронта?
— Мы переходили… Да, переходили линию фронта!
— Значит, были у немцев?
— Кажется, нет… Я не помню. Но немецкую речь слышал, — признался Насадный.
— Где слышал? При каких обстоятельствах?
— В хороводе…
Он всплеснул руками, вздохнул обречённо:
— Опять этот хоровод… Неужели там и немцы были?
— Наверное, были… Точно были. Когда я водил хоровод, меня за руку держал человек… Очень плохо говорил по-русски…
— Ладно, каким же образом вы перешли фронт? Почему вас не задержали ни наши, ни гитлеровцы?
— Этого я не знаю. Пропустили. Те и другие, я хорошо помню.
— А военные, что нашли тебя… Они говорили по-немецки?
Насадный уже привык к этим неожиданным вопросам, и память при одном упоминании о них захлопывалась, как раковина. Все попытки отворить её вызывали лишь странное ощущение пустоты и забытого сна, когда полностью пропадают сюжет, действие, события и остаются только чувства и их многочисленные оттенки.
— Давай вернёмся к началу, — укреплялся духом следователь. — Итак, мы выяснили: в январе сорок третьего двое неизвестных нашли тебя на улице замерзающим, сказали, что их послал твой отец и привели в трамвай… Кстати, а где он сейчас, твой отец?
— Мама говорила, он остался в Литве. Мы жили там до тридцать девятого…
— Почему он не поехал с вами в Ленинград? Они разошлись с матерью?
— Нет… Впрочем, я точно не знаю. Папа не мог бросить свою работу. Мама говорила, у него очень важная работа, когда он закончит, то приедет к нам.
— На первом допросе ты сказал, что военные искали тебя как сына Людвига. То есть они знали твоего отца?
— Это мне не известно…
— Ладно, двигаемся дальше. Почему мать так легко согласилась? Ведь пришли к ней чужие, незнакомые люди… Может, она была знакома с этими военными?