Сокровища Валькирии: Звёздные раны
Шрифт:
В первое же мгновение стало ясно, что справиться с этим верзилой будет невозможно; он обладал не только противодействующей чарам Дары силой, но и огромной физической. И не мог нанести ответного удара лишь потому, что левая рука застряла в тесноватой для него лямке вещмешка. Выпустив автомат, Мамонт бросился в сторону — к караульному вагончику, где он видел на земле амуницию и оружие, брошенное солдатами охраны. Тем временем Дара стояла со вскинутыми руками и ещё пыталась усмирить Циклопа, а тот, наконец-то справившись с лямкой, вдруг отшвырнул пустой автомат и помчался вон с территории участка. Боковым зрением Мамонт увидел, как, не попав в проход, одноглазое чудовище буквально выдрало, вынесло на себе большой клок маскировочной
Оружие было на прежнем месте. Мамонт выскочил через разорванную дыру из-под сетей. Циклоп уже пролетел далеко вниз по склону, миновал избушку Ячменного и скачками нёсся к речке. На миг опустившись на колено, Мамонт успел послать вслед две коротких очереди, прежде чем спина с вещмешком скрылась за кручей. Расстояние было велико, и всё-таки, когда он сбежал вниз, на каменных развалах заметил брызги крови.
Рана, видно, сильно кровоточила, на другой стороне реки Мамонт нашёл след, уходящий в кедровник.
— Я пойду впереди! — крикнула Дара, устремляясь в темноту леса. — Чувствую его след!
— Почему у тебя не получилось? — спросил он на бегу. — Потеряла способность?
— Это не человек… Понимаешь, не человек! Он даже не летарий…
— Кто же?
— Не знаю! Ещё не встречала таких… В нём есть что-то от зверя! Смотри, сколько крови… А он бежит… И запах! Странный, мускусный… Как от самца гориллы!
Через полкилометра они нашли на земле окровавленный тряпичный ком: похоже, сменил затычку на ране. Дара склонилась над ним, подержала руку и отдёрнула.
— И кровь — не человеческая…
Они вырвались на луг, и тут уж не нужно было выискивать след по брызгам крови и взрытому лесному подстилу — Циклоп проламывался сквозь высоченные травы, пробивая дорогу. Правда, бежать по ней даже в запале погони было неприятно: запачканная кровью трава мазала руки, одежду и даже лицо. Судя по следам, она хлестала с правой стороны шеи, почти фонтаном — смертельная рана! — однако Циклоп бежал, ничуть не сбавляя скорости.
Всякий зверь бы уже лёг от потери крови и сил…
— Я всё поняла! — вдруг крикнула Дара. — Его не догнать! Даже если потеряет много крови!.. У него же соль Вечности! Такая мощная подпитка!
Мамонт чувствовал, что Циклоп уже оторвался на приличное расстояние и оно ничуть не сокращается. Однако ничего не оставалось делать, как преследовать: когда-нибудь он должен истечь кровью! Даже зверь не выдерживает долгой гонки и в конце концов ложится! И тут уж не поможет излучение манорайской соли.
Далеко справа на высоком холме догорал праздничный костёр. Видны были люди, стоящие лицами к востоку — там разливалось зарево и вот-вот должно было взойти солнце. След Циклопа огибал холм стороной — не хотел показываться на глаза народу, среди которого были его товарищи с буровой и солдаты охраны. Значит, он действовал не на общее благо, когда поймал воров с поличным в керновом складе. Возможно, сам хотел достать соль из вагона-сейфа, да Мамонт с Дарой помешали…
— Стой! — внезапно крикнула она и, усмиряя свой бег, схватилась за траву. — Смотри, смотри!
И в следующий миг крик восторга взметнулся над лугом. Мамонт оторвался от земли, поднял голову — мешал высокий быльник! — осмотрелся.
— Что?.. Ничего не вижу.
— Выше! Смотри выше!
Сначала ему показалось, впереди, над зарослями, мелькнула тень — словно полотнищем опахнули. Закачалась высокая трава…
— Ещё выше! — Дара захлёбывалась от радости.
Он вскинул голову и глянул в небо.
Над зрелыми верхушками трав полыхнул огонь круглых птичьих глаз, и в следующий миг Мамонт увидел филина. Огромная птица бесшумно парила над лугом, что-то высматривая, и ветер от крыльев пригибал, стелил могучие травы.
— Атенон! — воскликнула Дара и помчалась вперёд, под бегущую тень. — Он где-то рядом!
Внезапно ловчий филин затормозил крыльями, раскрыл когтистые лапы и мягко опустился на землю…
11
Как
В его дворе и воздвигли монумент…
Святослав Людвигович в своё время сопротивлялся этому, много раз ходил на приём к первому лицу города, просил подобрать другое место, но лицо это подозревало, что академик желает быть установленным на площади, и упрямо настаивало, чтоб бюст был напротив дома, где Насадный родился.
И настоял. Для памятника у детей отняли полдвора, по сути ликвидировали детскую площадку. Однако история с хождениями наверх ещё не закончилась, потому что началась схватка со скульптором, который лепил оригинал бюста, чтобы отлить его потом в бронзе. Первый он сотворил по фотографиям академика, но тот сразу же забраковал его из-за полной непохожести: на круглой, как гончарный круг, подставке стояла расчлененка — отрубленный по грудь чёрный мертвец со звёздами на груди. Во второй раз у ваятеля получился жизнерадостный идиот с высоким лбом, в третьем варианте кое-какая схожесть была, но скульптор зачем-то прилепил на гранитный постамент молоток и циркуль. Насадный популярно объяснил ему, что это — масонская символика (а он в ней разбирался) и что он никогда ни в каких ложах не состоял, потому её следует убрать. Тогда на него пошла жалоба, академика пригласили в Зимний дворец, мягко пожурили, дескать, творцам виднее, они тоже хотят самовыразиться, и бюст установили какой есть. Вскоре после открытия его Святослав Людвигович вместе с Рожиным пришли тёмной осенней ночью с зубилами и молотками и срубили масонский символ. Через три месяца его восстановили, но они опять срубили. В третий раз приваривать молоток с циркулем не стали, но, как и следовало ожидать, ущемлённые дети весной начали играть на газоне вокруг постамента, весь его истоптали, раскопали, в общем и правильно сделали. Памятник от этого слегка накренился назад и стоял теперь, как изваяние на острове Пасхи, глядя в небо. Когда академику было грустно, он шёл в свой родной двор на Васильевском и, прячась в кустиках, смотрел на себя бронзового. Даже откинув всяческое тщеславие, в этом что-то было — памятник при жизни!
А он всё кренился и кренился, но самому ходить и говорить об этом было неловко да и бессмысленно, поскольку началась перестройка, утверждающаяся свержением многих памятников. Тогда они решили с Рожиным снять его. Пришли на дело как всегда ночью, раздолбили гранитную плитку сзади и обнаружили, что бюст прикреплён к постаменту намертво — только взрывать. И ведь подпорки не подставишь, чтобы в одночасье не рухнул на детей, которые под бетонным основанием выкопали землянку и там курили или нюхали клей «Момент», натянув на головы пластиковые пакеты.
Если бы снять бюст, то новый никто бы восстанавливать не стал, а постамент тогда снесли бы городские власти. Пока академик со своим старым сподвижником придумывали, как это сделать, сама жизнь нашла выход: они заметили, что кто-то из соседнего дома ходит и ночью тихонько долбит заднюю часть постамента, чтобы освободить крепления — что ни говори, а в бронзовом, хотя и пустотелом академике полцентнера цветного металла, погоня за которым шла по всей стране. Тогда они решили подождать, когда добровольный помощник основательно разворотит железобетон, а они нагрянут, спугнут его и сами снимут.