Сокровища Валькирии. Страга Севера
Шрифт:
— Нет! — бесстрастно и холодно сказал Мамонт. — А как же святость женского начала?
— Женское начало — это Валькирии, — грустно проговорила Дара. — Им открыт высший смысл близости мужчины и женщины. Ты же испытал эту близость?.. Мой рок — любовь земная. Но я не торгую своим телом, как путана. Мне приходится исполнять свой урок, и ты знаешь, во имя чего. Милый Мамонт, ты должен привыкнуть к этому. Пока мир на земле под властью изгоев, не будет гармонии.
— Не привыкну, — он потряс головой.
Дара обняла его и уткнулась в грудь.
— Спасибо, милый.
— Почему он это делает? — тихо спросил Мамонт.
— Не знаю… Возможно, это воля Владыки. Мужественные Страги вдруг влюбляются, как юноши — романтично и безрассудно. Мудрым Авегам начинает казаться, что в мире больше нет изгоев, что он чист и светел. Варги в пещерах добывают соль и мечтают увидеть солнце, но не могут смотреть на него. Наверное, есть смысл и в противоречии Стратига.
Она дышала Мамонту в солнечное сплетение…
И от этого жаркого дыхания он ощущал, как светлеет разум и мысль становится чистой и острой, словно морозная игла в зимний день. Незаметно для себя он вновь вернулся в думах к утреннему исчезновению Кристофера и как бы заново прошёл его путь от аэропорта Шереметьево до вчерашней ночи в гостинице. Тонкая игла неожиданно нанизала на себя выпавшее из памяти событие: когда Зямщиц привёз его из Шереметьева, то они останавливались во дворе какого-то дома на улице Восьмого марта. Именно там остался иностранец! Но тогда Мамонта интересовал только Зямщиц, и он поехал за ним.
Значит, в этом доме есть знакомые Кристофера! И не там ли он обитал все ночи?!
От дыхания Дары в груди стало горячо. Ему не хотелось отстранять её, поэтому Мамонт наклонился к её уху и прошептал:
— Мне стало хорошо, дорогая. Прости, я должен срочно уехать.
— Езжай, милый, — как всегда, проворковала она. — Я буду ждать тебя.
Для того чтобы вертеться по чужим дворам, следовало бы взять невзрачный зелёный «Москвич», однако «Линкольн» стоял у ворот с разогретым двигателем, и Мамонт, чтобы не терять времени, сел за его руль. Он довольно скоро отыскал дом на улице Восьмого марта, чтобы не засвечиваться, бросил машину в каком-то переулке и пешком отправился в знакомый двор.
Всё было, как тогда: за доминошным столом сидели и опохмелялись четверо алкоголиков. Водку разливали маленькими порциями — растягивали удовольствие. У обочин подъездной дорожки стояли автомобили, засыпанные листьями, некоторые на спущенных колёсах — примитивное противоугонное средство. Одним словом, ничем не выдающийся дом постройки шестидесятых годов, но не «хрущёвка», а более расширенный вариант, сейчас давно утративший былую привилегированность, если судить по вольготному существованию здесь алкоголиков. Что мог делать здесь мультимиллионер, владелец приисков и алмазных копей?
Впрочем, для него-то как раз подходящее место для «отстоя». Скорее всего, принцип действия Интернационала заключается в нелогичности. В прошлый раз Зямщиц и Кристофер расстались возле третьего подъезда. Мамонт не видел,
Стараясь не поворачиваться лицом к дому, Мамонт обогнул хоккейную коробку и подсел к алкоголикам, спиной к окнам. Мужики уставились на него с уже готовой неприязнью, в красных глазах таилась злоба. Самый дипломатичный из них спросил:
— Тебе чего, мужик?
— Ребята, вы давно тут торчите? — без напора поинтересовался Мамонт.
— А тебе чего? — Злости уже прибавилось.
— Ну, с восьми? Магазины-то с восьми? А вышли ещё раньше?
— С восьми, а тебе чего?
— В третий подъезд иностранец не забегал? С сиреневой сумкой? — несмотря на взрывоопасную ситуацию, спросил Мамонт.
— Гони на бутылку! — приказал дипломатичный.
— Может, сначала про иностранца?..
— Сначала про бутылку!
Мамонт молча достал деньги, отсчитал на поллитру, выложил на стол. Вся злоба, лютая и непримиримая, улетучилась мгновенно. Так у людей уже не бывает; так бывает у некоторых видов животных.
Один из алкашей схватил деньги и помчался к магазину, белевшему за деревьями. А дипломатичный весело сказал:
— Иностранца не видели.
— Это точно?
— Не сомневайся. Мы тут всех видим, а иностранцев особенно.
— Чего ты видишь-то? Чего видишь? — возмутился на сотоварища алкаш, сидевший напротив. — У тебя с утра глаза заплывают!
И рассмеялся над собственной шуткой.
— А часто иностранцы наведываются в этот подъезд?
— Ни разу не видали, — признался дипломатичный.
— Понятно… Ещё одна загадка, мужики, — Мамонт сунул руку в карман, где были деньги. — Тут есть одинокая и молодая женщина? Лёгкого поведения?
Они непонимающе запереглядывались, а ответить хотелось!
— Ну, тёлка такая, клёвая! — пояснил Мамонт. — Валютная проститутка.
— А-а! — весело протянул шутник. — Бывает! Приезжает! Тачка белая, «жигуль». Только иностранцам даёт!
— Ты откуда знаешь? — взъерепенился дипломатичный. — Не сбивай человека с толку.
— Да у наших на такую тварь денег не хватит!
— У тебя не хватит, а есть такие, что хватит!
— Тихо, мужики, — попробовал урезонить Мамонт.
— Ты глянь на неё! Она наших в упор не видит!
— Тебя в упор не видит! А вот такого бы сразу увидела! — Шутник ткнул пальцем в Мамонта.
Мамонт достал деньги, и спор мгновенно угас. Отсчитал ещё на бутылку. Следующий изгой выхватил бумажки и помчался к магазину. В это время, будто выстрел, хлопнула дверь подъезда, и на улице очутился уже знакомый мощный мужчина с бородой. На сей раз он был без фуражки, но в казачьих шароварах и с лампасами. Поигрывая нагаечкой, он пошёл к доминошному столу, и двух оставшихся алкашей будто ветром смело. Мамонт остался сидеть к нему спиной, облокотившись на стол. Казак приставил древко кнута между лопаток и спросил: