Сокровища зазеркалья
Шрифт:
А потом я встретил Ребекку, дочь мельника. Сейчас, с высоты прожитых лет и накопленных опыта и знаний, я понимаю, что с самого начала был обречен на провал. Не знаю, почему люди боятся Библиотеки. Возможно, и у нас есть генетическая память, и она предостерегает нас от возвращения туда, где нам было хорошо. В свой мир. В мир людей. А может дело в том, что тысячи лет назад на первых человеческих поселенцев было наложено заклятие.
Но тогда те несколько лет, что понадобились селянам, чтобы привыкнуть ко мне, словно исчезли в никуда. Я снова превратился в чужака и изгоя, принадлежащего
Я уверен, Ребекка любила меня так же сильно, как я ее. Будь она чуть менее патриархальна, чуть более смела, она нашла бы в себе силы уйти со мной, посвятить себя Библиотеке и мне. У нас могла бы быть семья. Тогда я так мечтал об этом! Но, чем меньше сообщество, тем сильнее условности, тем больше довлеют они на умы. Ей не хватило отваги пойти против всех, бросить родителей и привычный уклад жизни, променять все, что знала с детства на нашу любовь.
Она сделала все, что смогла. Я просил ее руки по всем правилам, но мельник побежал в трактир с криками, что я хочу украсть его дочь. Разъяренная толпа растерзала бы меня, если бы Ребекка не провела меня огородами за околицу. Там мы и простились. Навсегда. Со мной она не пошла.
Я больше не ходил в деревню. Я замкнулся, почти перестал общаться с кем бы то ни было, и имел все шансы до конца своих дней погрязнуть в мизантропии. Мне хотелось, чтобы меня оставили в покое. Не знаю, кого я ненавидел тогда больше: людей или волшебные расы. Наверное, все-таки Энгиона, сделавшего меня отшельником. А он словно чувствовал, в каком я состоянии, и совсем перестал меня навещать. Но все же не забыл обо мне.
Человек взрослеет годам к пятнадцати-шестнадцати, гном — годам к тридцати. Но в их обществе, так же как в том мире, где живут только люди, должно пройти еще какое-то время, прежде чем гном станет считаться совершеннолетним. Наверное, появление в моих апартаментах Синдина Дил-Унгара можно считать единственным подарком, который Энгион сделал мне за всю жизнь. Я так никогда и не узнал, как и где они встретились, и как учитель понял, что Син — именно тот, кто мне был нужен.
Гном просто однажды появился на пороге моей гостиной с бочонком самогона подмышкой.
— Мне сказали, что ты именно тот, с кем мне следует напиваться, — безапелляционно заявил он.
Потом бесцеремонно влез в буфет, достал стаканы, разлил в них свое поло и протянул один мне.
— За наши разбитые сердца, Гектор. За юность, не понятую стариками.
Наверное, я улыбаюсь этим воспоминаниям, потому что Лисси нетерпеливо дергает меня за волосы.
— О чем ты задумался, Гектор? Надеюсь, твоя счастливая улыбка означает, что ты понял хоть что-то?
— Нет, малышка. Если честно, я просто вспомнил, как познакомился с Синдином.
— Мне нравится Синдин. Но он не твоя семья. Он держит путь к своей, но идти ему еще долго.
— У меня нет семьи, Лисси, я же сказал. И вряд ли я одолею этот путь за отпущенные мне годы.
— Кто считал, сколько тебе опущено, Гектор? Всегда можно вернуться в исходную точку.
Я настораживаюсь. Не уже ли Лисси что-то знает о Белом Огне? Хотя… кому и знать все тайны нашего мира, как не цветочным феям? Они —
— Ты опять задумался, Гектор. О чем на этот раз?
— Значит, этот чудесный дом хочет, чтобы в нем жила семья.
— Конечно.
— И семьей он выберет тех, кого успел полюбить.
— Тех, кого выберет Марта. А Марта выберет тебя. Риоха она уже выбрала, а теперь выберет ту, что принесет ему счастье. Но прежде, чем она тебя выберет, будут другие, претендующие на это место. Вот о чем тебе следует задуматься. Ведь они скоро придут.
— Значит, я должен подумать о том, кто они, и чего от них ждать.
— А что тут думать? Анкитиль. Считается, что он очень умен и слишком амбициозен. Всегда мечтал, чтобы участь смотрителя обошла его стороной. И до сих пор мечтает. Надеется, если все-таки будет избран…
— Не будет. Библиотека не избирает тех, кто не рад этому.
— Эй, Гектор, ты забываешь, что твой дом и так уже сделал свой выбор. Конечно, Анкитиль не будет избран. Вопрос в том, что даже если будет, он уже нашел для себя лазейку. Он надеется хитростью или обманом доставить тайте-айелен в Сентанен и получить за это отставку с должности и кучу других привилегий.
— Мечтать не вредно, — ворчу я.
— Да, но он может и не отказаться от этой идеи, даже если его не изберут. Привилегии-то никуда не денутся.
— Библиотека избрала Марту следующей смотрительницей. Она автоматически перестает быть тайте-айелен. По сути, сам ритуал нельзя считать действительным. Она принадлежит Библиотеке, и никакая магия не сможет удержать ее на эльфийских землях. К тому же она получила ту защиту, которую не может обеспечить себе сама. Ну, почти такую же сильную. Убить ее все-таки можно.
— Да, но кто знает об этом, кроме нас с тобой?
— Надеюсь, пока никто. Да собственно, никто и не поверит. Смотрителями всегда традиционно были мужчины. Марта — беспрецедентный случай.
— В том-то и дело. А ты еще не веришь, что твой дом хочет завести семью. Итак, я продолжаю. Бартавиоль. О нем мало, что известно, кроме того, что он не старший сын рода. Его брат недавно женился и никак не мог принять должность смотрителя.
— Естественно предположить, что этот-то как раз будет очень стараться получить должность. Для него лучшей карьеры не придумаешь.
— Будет. Но с чего ты взял, что он умеет стараться?
— Просто предполагаю худшее.
— Ну, вот, опять ты! Он же все равно не будет избран.
— И может из-за этого обозлиться и начать пакостить. Особенно, если окажется достаточно умен, чтобы понять, что происходит.
— А еще он защищен.
— А вот это совсем плохо. Покажешь потом мне его портрет. Нужно же хоть одного из них знать в лицо.
— Кстати, тебя не удивляет, что ты его не помнишь? Похоже, во время осады его здесь не было.