Сокровища
Шрифт:
Она подолгу не говорила ни с кем из гостей. Сказать по правде, они ее здорово пугали. Ей было восемнадцать; в ее жизни была только школа. А навыки общения были невелики, потому что не с кем было особенно общаться. Однако Пит очень нравилась вечеринка, и она была полна решимости побеседовать, по крайней мере, с одним из гостей до окончания вечера.
Голодный молодой человек у стола с едой был высок и худ, лет двадцати пяти, подумала она, хотя не отличалась большим умением определять возраст. Мальчишеского вида, определенно мальчишеского, с прямыми темными волосами, которым давно нужны ножницы
— Не хочешь ли, чтобы я сделала тебе сандвич? — спросила Пит. — Похоже, тебе нужно что-то более существенное, чем кроличья еда.
— Что у тебя есть? — проговорил он, с набитым морковью ртом.
— Думаю, в холодильнике есть ростбиф.
— Недожаренный?
— Не знаю. Разве бедняк выбирает?
— Конечно. Жизнь не стоит того, если приходится идти на компромиссы!
Она улыбнулась ему.
— Я найду недожаренный кусок.
Она порылась в холодильнике, пока не отыскала несколько ломтей ярко-красного ростбифа, сыра, латука, зрелый помидор, майо, горчицу, хрустящие, пахнувшие укропом огурчики.
— Господи, как красиво, и она это может приготовить.
— Сделать бутерброд — не значит стряпать. Телятина «кордон блё» и цыпленок «каччиаторе» — вот кулинарное искусство.
— Никакой разницы. — Он вонзил зубы в законченное творение Пит и быстро управился с ним за полдюжины укусов. — Я Чарли Бэррон, — запоздало отрекомендовался он.
— Пит Д’Анджели. — Они обменялись рукопожатием и улыбнулись друг другу.
— Чем ты, Чарли Бэррон, занимаешься, когда не ешь?
— Делаю искусство, — до сегодняшнего вечера ей не доводилось слышать эту фразу, сегодня она звучала дюжину раз. Именно это делает Анна и ее друзья. Именно этому хочет научиться Пит в ювелирном деле.
— Какое?
— Поп, — ответил Чарли несколько настороженно. — Послушай, у Уохола это получается. Почему бы не попробовать мне?
— Не знаю. Почему бы не попробовать тебе?
— Потому что никто не понимает, что я пытаюсь сделать.
— Может быть, я пойму. Почему ты не расскажешь мне об этом?
И он начал пространно рассказывать. Когда холодильник опустел и на столе осталось немного объедков, они устроились на удобном диване, украшенном плетеным навахским покрывалом. В основном говорил Чарли, а Пит слушала. Он рассказал ей о большой старой типографии, которую арендовал за бесценок — «к тому же без ключа», — об искусстве, которое он делал из найденных предметов — ржавого металла, разорванных простыней, из жестяных консервных банок, картона, мусора.
— Обломки человеческой жизни, которые могут быть действительно красивыми, если посмотреть на них свежим взглядом, — объяснил он.
Они все еще сидели там, потягивая красное вино и откровенно беседуя, когда ушел последний гость.
— Спокойной ночи, Чарли, — сказала Анна прямо ему в ухо, иначе он бы не услышал.
Он поднял глаза и оглядел комнату, с удивлением обнаружив, что она опустела.
— Вечеринка закончилась?
— Да, Чарли, — подтвердил Стив, стоя позади Анны. — Вечеринка закончилась.
— О! — Пит показалось, что он огорчен. Она поднялась и потянулась,
Весь вечер она старалась представить его работы. Ей на самом деле хотелось увидеть их. И она подивилась сама себе, что не имеет ничего против снова встретиться с ним.
— С удовольствием.
— Прекрасно. Я зайду сюда и заберу тебя в шесть. — Он открыл дверь и повернулся, чтобы попрощаться. — Ты знаешь, ты действительно красивая, — сказал он. Потом опять повернулся и ушел.
Работы Чарли оказались на самом деле уникальны. Огромные полотна были покрыты пластиковыми соломинками для питья, коробками из-под гамбургеров из Макдональдса, бутылками от отбеливателя, расплющенными коробками из-под стирального порошка «Тайд». Другие были сделаны из яичной скорлупы, кофейных зерен, апельсиновой кожуры, спагетти и разломанных конфетных палочек, все расположено в причудливых, наподобие мозаики, узорах и покрыто прозрачной акриловой смолой.
«Мусорные стены» — как он называл их, были прихотливы или драматичны, но они всегда срабатывали, подумала Пит. Конечный результат вызывал какое-то чувство, когда смотришь на это. Они напоминали ей набор туалетных принадлежностей ее матери, набор, который она покрыла кусочками раковин, ленты и цветного стекла, стараясь воспроизвести витраж в Шартре.
Она неожиданно для себя рассказала ему о витраже, о том, как старалась воссоздать его красоту на обратной стороне дешевой пластмассовой щетки.
— Покажи мне, — решительно сказал он и вручил ей карандаш и блокнот рисовальной бумаги.
— Что?
— Покажи мне, что ты сделала. Нарисуй.
И она нарисовала по памяти.
— Неплохо, неплохо. Ты приступаешь к занятиям в Лиге на следующей неделе?
Она рассказала ему о своих планах изучать ювелирный дизайн в Студенческой художественной лиге.
— В следующем месяце.
— Начинай на следующей неделе. Тебе надо работать над рисунком.
Он оторвал взгляд от рисунка.
— Что ты принесла нам поесть?
— Как, черт побери, я скажу ему, что не собираюсь возвращаться в колледж? — спросила Пит Джесс во время ставшего уже ритуальным позднего завтрака в Вилладже. Поступление в колледж стало поворотным пунктом для Джесс, потому что, вкусив самостоятельности, возврата к прежнему не могло быть. Она отвязалась от привязи насовсем. Джесс дала понять родителям и врачам, что больше не будет сторожевых псов — ни Уильяма, ни шофера, ни Мэри, ее служанки, ни родителей. Она знала, как позаботиться о себе.
Но ее вновь обретенная свобода не охладила ее привязанности к Пит. Они проводили вместе столько времени, сколько могли, несмотря на то, что обе работали — Пит в ювелирном квартале, а Джесс неполный рабочий день в книжном магазине, имея дело с тем, что она любила больше всего — с книгами.
— Ему надо сказать, — заметила Джесс. — Скоро сентябрь. Он, вероятно, обратит внимание, что ты не отягощена биологией и не бежишь на какую-то лекцию.
— Знаю. Но он обидится. Драгоценности для него — это боль и потеря. Так было всегда. — Они отведали яиц «бенедикт». — Ешь салат из шпината. Он тебе полезен.