Сокровище Китеж-града
Шрифт:
Марианна позвонила на мобильный Рихарду, который ждал внизу в такси.
– У нее жар, беспамятство… – объяснила докторша. – Скорее всего нервное. Это бывает. «Скорую» вызывать не буду, думаю, сами справимся.
– Если что, звони.
Марианна положила трубку и занялась хозяйкой квартиры. Ей удалось привести Неделину в чувство, уложить в постель. Через полчаса она уже спала, беспокойно вздрагивая во сне.
Госпожа Былинская устроилась рядом, в мягком кресле, и задремала. Сквозь дрему ей вспоминался нищий – как они стояли под проливным
– Я буду предан тебе душой и телом, – говорил он. – Все мое – твое. Только полюби меня! Если решишься, приходи через неделю на это же самое место в это же самое время. Я буду ждать! Если ты не придешь… чудовище так и не превратится в принца.
«О чем он говорил?» – засыпая, думала Марианна.
Каждый вечер, ложась в постель, она вспоминала его слова и его глаза. По сути дела, этот попрошайка оказался единственным мужчиной, готовым ради нее на все, что угодно. Она была дорога ему – просто так, сама по себе. Он поджидал ее у ворот, не обижался на ее резкости, не ставил ей никаких условий, ничего от нее не требовал, кроме душевного тепла. Смешно сказать! «Все мое – твое». Легко предлагать все, ничего не имея.
«А что я могу предложить ему?» – пришло в голову Марианне.
Этот вопрос перевернул ее внутренний мир, заставил посмотреть на все, что ее окружало, сквозь призму любви, которой у нее никогда не было. «Принцы» безжалостно обращались с ней, ничего не предлагая, кроме совместного времяпрепровождения и постели. О чувствах речь не шла. Ни разу… Может быть, только самый первый ее жених-мотоциклист намекал на нечто подобное, но робко, а потом и он передумал.
Варвара Несторовна застонала во сне, и Марианна очнулась. Оказывается, она размышляла в полудреме!
В квартире Неделиных стояла тишина. Не шли часы, не капала вода из кранов, из-за плотно закрытых окон не доносилось ни звука. Только стоны и тяжелое дыхание Варвары Несторовны нарушали эту неестественно вязкую, мертвую тишину.
Дремота смежила веки Марианны и сменила тишину квартиры шумом того дождя, под которым попрошайка признавался ей в любви. Это был самый прекрасный, звонкий, ясный и нежный дождь в ее жизни…
– Одинокий Утес… – прошептала Марианна, замирая на грани яви и забытья.
Нюрка смотрела на приезжего москвича веселыми пьяными глазами. Пока Прасковья Гольцова спала, они успели прилично набраться. Хорошо, что яиц девка не пожалела, разбила в сковороду штук десять – ешь досыта! А то без закуски выпитая водка ударила бы в голову как следует.
– А почему ты не работаешь? – заплетающимся языком спросил господин Смирнов. – Разве тебе интересно за больной бабкой ухаживать?
Он разыгрывал пьяного, чтобы Нюрка совсем уж перестала его опасаться.
– Какой там интерес?! – махнула она рукой. – Только в деревне другой работы нету, а за бабку мне Авдотья платит.
Сыщика подмывало спросить, кто же такая эта Авдотья, но он сдерживался. Такой вопрос сразу вызовет
– Расскажи мне о староверах, – попросил он.
– Так я ничегошеньки не знаю… У нас в деревне из раскольников одни Гольцовы и были! Моя бабушка сказывала, будто они ни церкви, ни батюшек, ни икон, ни обрядов наших не признают. У них все по-своему. И крестются они двумя перстами… Вот и все.
– Ты Нестора Потапыча при жизни знала?
– Чуток, – вздохнула Нюрка. – Он старый совсем лютый стал, так глазищами и зыркал – не подходи! Их двор люди стороной обходили.
– Почему?
– Боялись. Тетка Прасковья и раньше малость не в себе была – все молчала, как пришибленная. А Нестор Потапыч на всех кидался, «нечистой силой» обзывал и «антихристовым отродьем». Да от них родная дочь сбежала! Запамятовала, как ее звали-то… и остались они с Дуськой… Авдотьей то есть. Потом и она в город подалась. Видать, совсем невмоготу стало.
– А куда дочь сбежала? – машинально спросил он, думая о другом.
Что-то в словах Нюрки промелькнуло такое… Всеслав не успел сообразить. И теперь пытался поймать ускользающую догадку.
– Да кто ж ее знает, – пьяно качнула головой Нюрка. – Небось адреса-то не оставила!
– И что, Гольцовы не стали ее искать?
– Может, искали… только поди найди ее! Я тогда маленькая была, что меня спрашивать? Вам бы с моей бабушкой поговорить… она много чего помнила! Жаль, померла она прошлой весной. В деревне стариков почти не осталось – кто поумирал, кого дети в город забрали, одна тетка Прасковья да дед Митрофан.
– А могу я с ним поговорить? – без особой надежды спросил сыщик.
– Отчего ж, можно… – соловея от водки и обильной еды, кивнула Нюрка. – Только он глухой, дед Митрофан, и зубы у него все выпали – начнет шамкать, слова не разберешь.
Из соседней комнаты раздался протяжный вой. Двери не было, и проем закрывала темная ситцевая занавеска.
– Ой, тетку разбудили! – всполошилась Нюрка. – Теперь она так-то выть и будет, скаженная! Пойду погляжу.
– Я с тобой, – вызвался в помощники заезжий гость.
На самом деле ему хотелось посмотреть на Гольцову, а если повезет, и побеседовать с ней. Хотя, судя по звукам, которые она издавала, надежды на это было мало.
Мать Варвары Несторовны представляла собой жалкое зрелище – косматая седая старуха в темном платье сидела на застеленной лоскутными одеялами кровати, монотонно раскачиваясь из стороны в сторону и завывая. Ее мутные глаза уставились в одну точку, рот перекосился.
– Видите, жуть какая? – шепнула Нюрка, оглядываясь на сыщика. – К вытью я уже привыкла. Лишь бы она не бормотала всякий бред! Как начнет про обряд или обет какой-то орать… хоть из дому беги! Мол, не успела она чего-то, и теперь ей прямая дорога в ад. Ада она шибко боится… кричит истошным голосом и руками размахивает… чертей разгоняет. Я бы нипочем не согласилась сидеть с ней, да деньги нужны.