Соль неба

Максимов Андрей

Ариадна боялась, что отец Тимофей заставит ее исповедоваться и, узнав, что она – проворовавшаяся воровка, выгонит ее, а ей так не хотелось отсюда уходить…

Вошел отец Тимофей:

– Я все принес в вагончик. Ты приберись там… И живи. Сколько надо тебе, столько и живи.

– А если спросит кто: кто я такая? Что отвечать?

Священник улыбнулся:

– А ты кто такая?

– Ариадна, – автоматически ответила женщина.

А потом подумала: «Удивительное дело: никогда в жизни, никогда, ни разу не приходил ей в голову вопрос: «Кто

она такая?»

– Ну, значит, так и отвечай, ежели иного ответа у тебя нет.

Так Ариадна стала жить при Храме.

Первое, что поручил ей отец Тимофей: раздавать иконы и свечи.

Поначалу и довольно долго – ни свечей, ни икон для продажи верующим в Храме не было вовсе. Иногда с оказией привозили немножко, отец Тимофей их желающим раздавал. Но все это раз от разу происходило.

А вот когда наконец наладились постоянные поставки из областного центра в Забавино, настоятель решил навести в этом деле порядок, за который и должна была отвечать Ариадна.

Слово «раздавать» Ариадну удивило – она решила, что ослышалась, – и переспросила:

– По чем продавать?

– Кассовый аппарат когда в церкви видела? – неожиданно спросил Тимофей.

– Что? – не поняла Ариадна.

– Законы знаешь? Если продаешь, должен кассовый аппарат стоять. Где аппарат? – Отец Тимофей посмотрел грозно. – Сказал же: раздавать.

Аридна не умела скрыть удивления:

– Бесплатно, что ли?

– Как Спаситель торговцев из Храма выгнал, слышала? Ну, и вот. Напиши красивыми буквами: мол, свечи и иконы берите бесплатно, однако будем вам благодарны за любые пожертвования Храму.

– Но в других церквях так не делают, там…

Отец Тимофей договорить не позволил:

– Я за другие Храмы не ответчик. Я в этом настоятель.

– Да люди ж растащат! – не выдержала Ариадна. – Им же только на халяву… Ой, извините… Задарма все похватают! За пару дней растащат!

– Ты за людей-то не решай. У них, поди, свои решалки в головах есть.

После первой же службы отец Тимофей объяснил, что теперь можно брать в церкви свечи и иконы.

– Почем стоит? – выкрикнул кто-то из прихожан.

Отец Тимофей нахмурился:

– Ты зачем в Храме голос возвышаешь? Храм – дом Христа на Земле, я же объяснял. Разве можно здесь кричать? Но это не только дом Христа, но и дом каждого из вас. И если вы не будете относиться к Храму, как к своему дому – с той же ответственностью и той же любовью, – рухнет Храм и будет стоять разрушенным, как стоял он уже много лет при бесовской власти. А дальше каждый из вас решать должен: сколько денег не жаль вам пожертвовать за свечу или икону. Не мне деньги даете, но в дом свой. Нам еще дом наш латать и латать, сами видите. Только огонь душевный в нем затеплился. Только-только. Колокольню вот хочу еще успеть поставить, если Господь сподобит… В общем, за свечами теперь не ко мне надо обращаться, а к Ариадне и давать за них столько, сколько совесть ваша не пожалеет.

Пока отец Тимофей говорил, Ариадна, как

договаривались, разложила иконы и свечки.

Люди стали подходить, брать. Брали робко и неуверенно.

Некоторые шептали на ухо Ариадне:

– А сколько не стыдно оставить? Не подскажете?

Но Ариадна отвечала, как отец Тимофей научил:

– Как совесть ваша велит, так и оставляйте.

Надо сказать, что в Забавино издревле не только умели, но и любили воровать. Забавинцам казалось нелепым не украсть, если такая возможность предоставляется. Не красть казалось занятием глупым и пустым: ну, если все крадут, что я один – дурак, что ли? Забавинцы крали много, с удовольствием, причем не то именно, что было им необходимо, а что просто плохо лежало, оправдывая себя при этом известной поговоркой про то, что в хозяйстве все сгодится.

На улицах Забавино могли валяться вполне себе ценные в хозяйстве вещи вроде старых покрышек; продавленного, но вполне еще годного в употребление дивана или крепкой табуретки. Подбирать вещи забавинцам было неинтересно – чего ничье-то хватать? Совсем иное дело: чье-то чужое своровать, в этом были кураж, смысл и интерес.

Иногда забавинцев лениво и не очень охотно ловили на воровстве, но им всегда удавалось каким-то волшебным образом договариваться с поймавшими. Во всяком случае, никто не мог вспомнить, чтобы в забавинском суде судили за воровство, и, если бы такое случилось, жители города были бы окончательно поражены.

И тут открылся Храм.

Как-то очень быстро забавинцы поняли, что смерть – она, может, на миру и красна, а вот воровство на миру – ну никак невозможно. И снова всколыхнулся внутри их уставших тел забытый, забитый ежедневными заботами стыд. Вдруг почему-то оказалось, что пожертвовать меньше, чем твой сосед, – неловко, хотя слова-то такого – «пожертвовать» – жители города и не ведали никогда.

Денег у забавинцев никогда не было – ни при советской власти, ни при новой. Они привыкли к такому положению дел, считали его естественным. Понимание необходимости экономить каждую копеечку передавалось из поколения в поколение ровно так же, как необходимость дышать. Или, скажем, шлепать детей за двойки, хотя ни один забавинец не смог бы объяснить, почему в школе надо учиться хорошо, ведь в результате отличники вырастали в таких же безденежных людей, как и двоечники.

Конечно, нельзя сказать, чтобы им было все равно, сколько рублей отдать за одну свечку или иконку. Они даже начали сговариваться, сколько можно за маленькую свечу заплатить, а сколько – за большую, толстую. Назначать цену самим было непривычно – не назначать невозможно.

И уже через несколько дней каждый человек спокойно подходил к Ариадне и выкладывал определенную сумму за определенную свечу.

Сложнее, конечно, было с иконами, но и здесь ситуация постепенно нормализовалась.

Ариадна вела строгий подсчет свечей и доложила отцу Тимофею, что в первый день украли десять, во второй – двенадцать, в третий – пять…

Конец ознакомительного фрагмента.