Соль жизни
Шрифт:
Память об этом жива до сих пор. Для меня, жившего в изолированной от всего мира воюющей стране, это изображение было символом какой-то другой культуры. В вираже набравшего высоту самолета чувствовалась злоба существа, которое упустило добычу. Может быть, он сейчас снова нападет на нас. И тогда спастись нам будет еще труднее. У нас не было времени для размышлений. Мы разом бросились к сосновому лесу, до которого было метров триста. Когда нам осталось добежать метров пятьдесят, за нами неожиданно снова раздался гул мотора. Наверное, мы были как во сне, и на этот раз услышали гул слишком поздно. Теперь мы находились не среди высоких колосьев пшеницы, а на почти плоском
Но самолет пролетел мимо, а его пулемет почему-то молчал.
Когда я понял, что спасся, то, чтобы еще раз убедиться в этом, нерешительно поднял голову и проводил глазами только что пронесшийся надо мною самолет. В отличие от того вражеского самолета этот был тускло-коричневый истребитель. Едва не коснувшись вершин сосен, он совершил разворот. На его коричневых крыльях и корпусе красовалось красное солнце, окаймленное белым.
Вряд ли я позабуду те чувства, которые охватили меня в ту минуту. Я почувствовал какой-то мощный прилив любви — телесный восторг и готовность разрыдаться. Тогда я впервые понял, в каких отношениях находимся мы и наш враг, с которым мы сражаемся, не щадя жизни. Думаю, в этот момент я понял, что всецело принадлежу своему государству.
Через какое-то время нас мобилизовали на рытье траншей неподалеку от базы ВВС в Ацуги. Всего за одну неделю налеты случились четыре раза. На четвертый раз поступило предупреждение о крупномасштабном налете, и все истребители поднялись в воздух, чего до сих пор не бывало. Мы, дети, наблюдали за происходящим со стороны, и нам казалось, что воздушная битва в пополуденном небе была чем-то исключительно важным.
В отличие от прошлых боев эта схватка происходила не на подступах к столице, а где-то над южными морями. Поэтому ждать вестей об исходе боя пришлось долго. Мы сгорали от желания поскорее узнать, что там произошло. Узнать об этом не было никакой возможности, но иные правдоподобные слухи доходили и до нашей траншеи.
Бой в тот день отличался, похоже, небывалым ожесточением. Говорили, что потоплено два или три вражеских авианосца. Но потом эти слухи сами собой быстренько улетучились, и стали поговаривать, что наши потери огромны, что почти все наши самолеты, вылетевшие навстречу вражеской армаде, были окружены и сбиты. Кто-то где-то услышал, сколько времени способны провести наши самолеты в воздухе, и подсчитал, что у них для возвращения остается времени меньше часа. Сигнал отбоя еще не прозвучал, но даже мы вылезли из траншей и наблюдали за небом вместе с солдатами.
И вот с разных сторон истребители стали возвращаться на базу. Один, еще один… По тому, что они появлялись с самых разных сторон, мы еще раз убедились, что это было большое и жестокое сражение. Да и все истребители были далеко не в лучшем состоянии. Третий самолет появился с запада, оставляя за собой бледный шлейф дыма, и едва дотянул до базы. У четвертого отказало одно шасси, он приземлялся на другом, его снесло с посадочной полосы и сломало крыло.
То, о чем говорили в последние дни, и то, что мы видели в кино, — все это сейчас разворачивалось перед нашими глазами. На смену возбуждению пришло удивление, потом появилось естественное желание записаться в участники этой драмы.
Каждый раз, когда приземлялся очередной самолет, из кабины выволакивали пилота, покрытого кровью, потом и машинным маслом. В конце концов нам тоже приказали помогать вытаскивать летчиков. Носилки мы таскали, взявшись по двое с каждой стороны,
Посреди всей этой суматохи некоторые военные стояли сложа руки — они просто наблюдали за небом. И никто не упрекал их. Даже мы в конце концов догадались, что это были готовившие машины к полету механики, которые высматривали свою машину, надеясь, что она еще вернется. И вот один из них ткнул пальцем в каком-то немыслимом направлении и закричал: «Вернулся! Вернулся!» Стоявший рядом с ним механик, будто вырывая у него что-то, воскликнул: «Нет, это мой, мой!»
И как он только мог на таком расстоянии узнать самолет, который он готовил к полету? Когда самолет приблизился, стало ясно, что это был самолет второго механика. Он бросился со всех ног бежать к взлетной полосе — сел? не сел? — плача и выкрикивая на бегу имя летчика.
Из семнадцати истребителей, которые вылетели на рассвете, не вернулось девять. Часов у нас не было, мы просто смотрели на запад, куда закатывалось солнце, и чувствовали, что час возвращения миновал. В глубине души мы подсчитывали количество погибших.
Солнце село. Несколько механиков продолжало стоять, повернувшись спиной к багровому небу. Никто не утешал их.
Смотрю на вечернее небо. Южное небо. Номер первый еще не вернулся.
В последнее время — впрочем, лучше сказать, в последнее время больше, чем раньше — когда я слышу, как кто-то не к месту затягивает эту старую песню, мне иногда вдруг хочется закричать: «Только я понимаю, о чем здесь говорится! Только я знаю, как это было на самом деле!»
Эти люди, не вернувшиеся тем вечером… До каких пор будут ждать их другие мужчины — стоя, потом сидя… Кровавый закат, долгий-долгий вечер… Сгущаются сумерки… Сияние звезд над головой.
Перелом
Перелом — вещь неприятная, но сломать себе кость — очень просто. И мой собственный опыт свидетельствует об этом, и опыт других людей — тоже. Расскажу, как я в первый раз стал свидетелем такого случая.
Дело было зимой. Мы с моими товарищами но футбольной команде поиграли в футбол на школьной спортплощадке, а потом я предложил им сыграть по упрощенным правилам в регби — мячом, который я принес с собой.
День был холодный, так что сколько мы ни носились, а согреться не могли. Вообще-то я привык брать игру на себя, но регби со свалками и схватками — это вам не футбол, так что я старался быть поосторожнее.
Играть было интересно, все старались, как могли. Я заранее решил, что как только мяч очутится у меня, я постараюсь поскорее его отпасовать.
Мы играли уже довольно долго, счет был почти равным. Для того чтобы выйти вперед, нам оставалось сделать один занос. Я открылся и получил мяч. Защитник изменился в лице и погнался за мной. Я продолжал свой рывок, уклонился от захвата и отдал пас бежавшему рядом со мной упрямцу Судзуки по кличке Рик, с которым, между прочим, мы вместе ходили на яхте.