Соль
Шрифт:
Этим же вечером я произнес еще одну речь для телевидения – возможно, вы читали ее в школьных учебниках. Я бы очень хотел уверить вас (наверное, во всяком человеке найдется капля гордыни), что каждое слово речи – мое собственное но, по правде говоря, я написал ее очень быстро с помощью двух-трех пособий. Хотя могу похвастаться, что обошелся без подсказок личного секретаря.
Аромат рабочей комнаты – отполированного солью черного деревянного стола, который пролетел все расстояние от Земли вместе с нами, запах собравшихся в закрытом помещении людей – останется со мной до самой смерти. Однако из всего выступления нельзя выбросить ни одного слова, все лаконично и к месту. А иначе зачем бы его стали включать в программу
«Нанеси Сенару удар, – говорил я, – и сломаешь руку, потому что его грудь подобна камню – это решительность и вера в божественный промысел. Наши враги посеяли семена раздора и смерти, но урожай пожнем не мы одни».
После того как речь записали на видео и предоставили для использования в эфире всем телекомпаниям за стандартную плату – Жан-Пьер даже предложил мне увеличить сумму до расценок на произведения искусства, до того мощный эффект производило мое выступление, – я отправился бродить по городу.
Новости выходили только вечером, когда утихал Дьявольский Шепот. Люди, сейчас находившиеся на улице, пытавшиеся выстроить заново поломанные жизни, к началу ветра спрячутся под крыши домов, и у экранов телевизоров устроится большая часть жителей города. Более того, за речью последуют сообщения об удачном налете на Алс, о возмездии.
Моя вечерняя прогулка отчасти позволила вблизи оценить нанесенный городу ущерб, а также предоставила народу возможность увидеть своего президента. После взрывов распространились слухи о моем ранении и даже смерти. Слух, по словам многих военных историков, – это опасная зараза, вирус, который разрушает здоровое тело политики. Телевизионные передачи, опровержения известий о моей смерти могут быть восприняты как чистейшей воды дезинформация, мое реальное присутствие в городе – совсем другое дело. Это лекарство для народа.
Именно по вышеобозначенной причине позже я разработал против слухов, мой персональный проект, принятый сенатом только по необходимости подчиниться прямому приказу президента: остальные политики проявили непозволительную мягкость, не признав мудрости моего решения. Но вы – вы молодое поколение, воспитывались во времена, когда закон запрещает распространение злобных и лживых слухов, которые приносят вред государственному устройству Сенара.
Вы знаете насколько лучше стала жить наша нация со дня введения закона.
Но я забегаю вперед. В тот день я выбрал открытую машину покрытую сетью совершенно прозрачного велениевого волокна в качестве защиты от внешнего воздействия – нас не так давно атаковали, и о безопасности забывать не стоило, – и поехал к главной улице. Той самой, которую не так давно переименовали, назвав в мою честь.
Был поздний вечер, и толпы людей высыпали на улицу после периода отдыха во время полуденного солнца. Поздравления! В моих глазах сверкали слезы при мысли о том, насколько крепок дух сенарцев. Настоящая сталь, которая не поддается ржавчине!…
Когда я добрался до центральной площади, народ уже знал о моем прибытии, огромная человеческая масса собралась, чтобы поприветствовать меня, поздороваться со мной. Защитная пленка не позволяла произнести речь, поэтому я только махал рукой жителям города. Почетная охрана сдерживала толпу – это все избыток энтузиазма, а не то, что иногда подразумевают наши враги. Понимаете, просто избыток энтузиазма. Мне лучше знать, я стоял там.
Потом я посетил концертный зал, бараки, центр правосудия. Охрана расчистила место, позволив мне выйти из машины и походить по обломкам здания вместе с военными строителями и спасателями. Над кучей искореженного бетона возвышался огромный кран, несколько саперов программировали
Честно говоря, суматоха сильно утомляла, вычерпывала все силы, поэтому меня вскоре отвезли во вторую резиденцию; официальная могла подвергнуться нападению, оставаться там стало небезопасно, и я переехал в секретное убежище.
Позже вражеские газеты утверждали, будто семья, которая там обитала, была выселена силой под страхом тюремного заключения. Но в этом образчике контрпропаганды нет и крупицы правды. Люди только обрадовались, что могут услужить президенту. Естественно, а как же иначе. Постарайтесь представить настроение, захватившее целую нацию. Молоденькие мальчики приходили записываться в армию, желая послужить своей стране, несмотря на свои юные лета. Женщины организовывали добровольные группы поддержки, которые занимались рассылкой посланий от девушек одиноким солдатам. Проводилось огромное количество митингов и собраний в поддержку предстоящей кампании. Люди жертвовали деньги – совершенно бескорыстно, заметьте, – в военную казну, чтобы расходы на войну не повлияли на благосостояние служащих и офицеров.
Конечно, я чуть-чуть забежал вперед в своем рассказе: в тот вечер мы еще только собирались объявить о начале военных действий. Но нация уже находилась в полной боевой готовности. Когда выпуск новостей с известием о зверских терактах со стороны алсиан распространился по всему городу – перед показом на большом экране его пришлось даже подвергнуть цензуре, чтобы не слишком взволновать впечатлительный народ, – люди встретили решение совета офицеров с радостью. Когда, например, Рода Титус пробралась домой – после заключения и пыток в алсианском лагере (и это аккредитованный дипломат!), долгих ожиданий удобного случая для побега, – мы приняли во внимание ее муки и твердо решили отомстить за несчастную женщину, и наши действия в корне отличались от истерических порывов некоторых менее дисциплинированных наций.
От глубокого сна меня пробудили личные помощники незадолго до Дьявольского Шепота, я прошел в комнату, наскоро оснащенную необходимой аппаратурой, чтобы лично увидеть семь кораблей с нашими доблестными воинами, которые взяли старт и приступили к выполнению опасного, но почетного задания.
Несколько дней я пробыл в одиночестве, все дальше удаляясь на северо-восток.
Примерно на протяжении двухсот километров от Южного моря дорога постепенно поднимается вверх: верхушка каждой дюны на несколько сантиметров выше, чем у ее предшественницы. Я ехал и ехал, как будто пытаясь от чего-то убежать, и на третий день почувствовал непонятные уколы в душе, предвещавшие ощущение пустоты.
Я вставал, ел, спал, управлял машиной, и каждое действие наполнялось пустотой, как и все остальное. Из меня как будто выдолбили мою сущность. Парадоксальное явление: с одной стороны, состояние – мимолетное, так как любой мыслительный процесс сразу же портит внутреннюю пустоту, которую я ощущал, с другой стороны – устойчивое, потому что это один из самых надежных способов убежать от себя.
Мне трудно выразить свою мысль словами, вдвойне трудно это сделать на иностранном языке, но, наверное, я постигал те ощущения, которые испытывает душа, покидающая тело с шорохом, подобно мертвым листьям, с всплеском, как капли в маленьком водопаде. Когда она оставляет земную суету и обретает статичный покой духовного мира, слова теряют прежний смысл. В этих изменениях чувствовалось что-то мистическое.