Шрифт:
Ох он, дивный новый мир. Пять ночей и победим. Еще пять и улетим в малиновые дали. Но пока мне только пачек проблем дали. Не отдали мне жизнь, забрали святость. Хотел по доброму, теперь будет
Я видел чувака, у которого мать умерла. Ему было восемь лет, он вспоминал это и снова плакал. Я тоже был не рад такому повороту, друга утешал, но куда ему мои утешенья.
А где-то там сидит девчонка, и ноет, что ж забрали у нее розовенький новый телефон. Ох, как не проста жизнь для нее – вещь отобрали, целый день теперь без интереса провести, как еще?
А тем временем сидит, тоже девочка, только в жизни ей не повезти. Суки орут из ванной, мать с отцом дерутся, будет хуже если те еще и разведутся. Мать с бабушкой плачут по пятнице. У бабушки волос нет, теперь в парике. А жизнь закручивает петлю будто круги ада. Она орет по ночам, за что это ей надо?
Алкаши, бьют, жгут как маленькую, теперь еще и кушает кошачий корм. Она живет в Чапаевске,
А тем временем живет в Абинске неплохая писательница. У нее что-то с ногами, она давно уже в больнице. И мир ее запер за большой белой клеткой: четыре стены, одна решетка, пустая дверца. Она пишет стихи невпопад, как же ей, маленькой, больно. Она с детства терпит уколы и звоны колокольни. Этот страх перед госпиталем теперь отпечатался в лице, и будет плакать мир, увидав в зарнице.
К слову о зарнице, встретил я одного военного. Это была пятница, он был таксистом, но не немым…
Это был вечер, пятница, уставший напрочь таксист везет меня, как пьяница. Мне нравится его машина очень, но блуд-странница мне не дает покоя, будто мертвое окончание. Мне не нравится, что чище город от того, что на горе святыня-пятница. Таксист машину остановит, я выйду и приглашу его на обед в ресторан грязный, будто колхозница.
Конец ознакомительного фрагмента.