Солдат на войне. Фронтовые хроники обер-лейтенанта вермахта. 1939 – 1945

Прюллер Вильгельм

14.30. Мы прибыли в довольно большой город Замосць. Въезд туда был опоясан линиями брошенных поляками окопов. Первые дома были полностью разрушены нашей артиллерией: ужасное зрелище.

Уже полночь. Сегодня я все еще жив, как и ты с Лоре. Все мы!

17 сентября 1939 г

В 1.00 ночи мы наконец получили вечернюю горячую пищу: черный кофе! В 4.00 мы снова были на ногах и переносили наши позиции вперед. Я так хочу спать, что не думаю, что смогу выдержать. Вряд ли мы за всю последнюю неделю спали больше 15 часов. Теперь уже мне днем очень трудно даже просто стоять прямо, так как последние три недели стали для меня невероятно изматывающими. А когда мы сидим в машинах, наши задницы уже через полчаса начинают так ныть, что приходится снова вставать.

Как хорошо было бы пройти пешком хоть несколько километров.

Я почти забыл рассказать, что с нами вместе сражаются два польских солдата-фольксдойче, предки которых были немцами. Они добровольно присоединились к нам, и трудно себе вообразить лучших товарищей.

Сегодня воскресенье. Хенни, ты помнишь, как часто по воскресным дням я хотел послушать Hafenkonzert, [19] но настолько уставал, что не мог не заснуть снова?

Теперь я три воскресенья подряд лежу в грязи, и как я был бы счастлив снова оказаться дома, лежать в постели и слушать радио. Во время войны приходится пройти через многое, но многое делать трудно или даже невозможно. А те, кому не пришлось сражаться на фронте, не знают, что такое война. Правда, есть такое, что все равно должно быть сделано, и должны быть люди, которые должны делать это. Но фронт есть фронт. Здесь нет вопросов, и здесь совсем нелегко. Я и мои товарищи лично видим это все время.

19

Популярный воскресный утренний концерт, во время которого играли марши, народные песни и т. д. в исполнении различных оркестров немецких портовых городов (например, Любека, Гамбурга, Бремена). Концерт транслировался по всем радиосетям рейха (Reichsrundfunk), в том числе и по Венскому радио, где его мог слушать Прюллер.

Двое наших офицеров реквизировали частный автомобиль и теперь колесят на нем туда-сюда. Каждый из них прибавил по 15 кг. А мы? Штаны, в которые мы прежде не могли даже влезть, теперь нам велики. Но несмотря на это, я не хочу уезжать с фронта – ни при каких обстоятельствах. И если бы мне довелось получить ранение и вылечиться, я первым делом поспешил бы сюда снова, и сделал бы это с удовольствием.

Сегодня я все еще жив, как и вы с Лоре. Все мы!

18 сентября 1939 г

Ночью шел проливной дождь. Неприятно, когда тебе приходится лежать в чистом поле и быть начеку, не имея над собой никакого укрытия от дождя. А ведь вчера нас должны были сменить.

Так нам теперь приходится принимать пищу – в самое неподходящее время. Черный кофе на завтрак, хотя обычно мы не получаем его совсем. На обед – горячий Eintopf, [20] который обычно привозят на закате или ночью.

На ужин – чай, который мы получаем в час или два ночи. Можешь себе представить, как сытно нас кормят! Однако это не просто ошибка со стороны командования вермахта, поскольку данное упущение имеет место повсюду, начиная с самого мелкого подразделения, как в данном случае с нашим эскадроном.

20

Горячее блюдо, обычно что-то вроде густого супа, которое представляет собой смесь мяса и овощей.

Нам рассказали, что солдаты Советского Союза оккупировали территорию Польши вплоть до реки Буг. [21] Их аэропланы в качестве опознавательного знака носят советские звезды, а на грузовом транспорте должна быть нарисована перевернутая свастика. Это означает конец Польши. По слухам, Варшава еще не взята, но город полностью окружен. Говорят, что фюрер дал полякам на эвакуацию Варшавы 12 часов и по истечении этого времени город будет атакован при поддержке артиллерии и бомбардировщиков.

21

Красная армия достигла назначенного рубежа, проходившего по рекам Западный Буг, Сан и др., 25–28 сентября.

Такие

ходят слухи. Большинство из них похожи на правду, и многие потом подхватывают наши машинырадиостанции. Мы несколько раз меняли позиции. Это подразумевает много работы, потому что нам снова и снова приходится окапываться. Глубокие норы, в которых можно лечь, а при необходимости и переночевать. Если повезет, то рядом можно найти немного сена, которое можно уложить на дно ямы. Тогда не так холодно лежать.

Я уже сильно замерз. Сейчас буду спать. Сегодня я все еще жив, как и вы с Лоре! Все мы!

19 сентября 1939 г

В 6.00 утра каждый сантиметр моего тела содрогался от холода. Всю ночь моросил дождь, и все заволокло туманом. Сено и наши шинели промокли насквозь, и к тому же пропало мое одеяло. Моих людей забыли покормить со вчерашнего утра. С субботы нам не удавалось помыться. И что самое худшее, сломались мои часы.

Похоже, мы окружили семь польских дивизий, которые скрывались в окрестных поселках и лесах и которые подвергались обстрелу нашей тяжелой артиллерии. Они должны сдаться, потому что в продолжении того, что происходит, нет никакого смысла. [22]

22

Здесь, в районе западнее города Томашув-Любельски и юго-западнее Замосць, поляки дрались до 26 сентября.

Наши летчики сбросили над поляками листовки, в которых говорится, что русские уже продвинулись на территорию Польши на 70 км, что демаркационной линией между Советским Союзом и Германией является река Буг, что полякам следует прекратить сопротивление, сложить оружие и выйти к нам. С ними ничего не случится, ничего и ни при каких обстоятельствах.

Большая часть поляков не осмеливается сдаться, потому что их офицеры говорят им, что они будут расстреляны нами, их будут пытать и т. д., что, конечно, является совершенным вздором. Совсем наоборот: с ними будут обращаться особенно хорошо. Ни с кем из них ничего не случится, им даже не скажут ни одного грубого слова, хотя эти поляки проделывают с нашими солдатами омерзительные вещи. Я удивлен тем, что польские офицеры, которые должны быть людьми с сильным характером, позволяют творить такое. Но если знать, что польские офицеры просто бросают своих солдат, когда складывается сложное положение, когда становится опасно, то все это становится понятно. Позавчера, когда мы захватили более сотни пленных, они сами рассказывали нам о том, что происходит: когда наши танки ворвались в лес, офицеры исчезли, бросив солдат, и тогда некоторые из солдат пришли к нам.

Наша артиллерия начинает грохотать где-то вдали с трех часов утра. Поляки полностью окружены, и у них нет выхода. Но какой нам от этого толк? Эти части сдадутся, и нам сразу же поступает новый приказ. Для нас как для мобильной дивизии не будет мира, пока война полностью не закончится. А сколько она продлится? Дорогая Хенни, надеюсь, что это будет недолго. Две недели? Месяц? Или дольше?

Это в природе вещей, что по мере того, как осень будет продолжаться дальше, нам будет все труднее, так как будет все более холодно и сыро. До сих пор ночи были позимнему холодными, а днем стояла жара, как в кипящем котле, но теперь и в дневное время солнце больше не появляется. И нам приходится целый день ходить в шинелях. Мне остается только удивляться, что никто до сих пор серьезно не заболел.

Как часто я думаю о доме! В пять утра в воскресенье днем у меня был такой приступ икоты, что я твердо решил, что это ты думаешь обо мне. И мысленно я представил, как ты сидишь дома за кофе и думаешь о своем Манки. [23]

Можешь ли ты представить, как часто я думаю об отпуске домой? Удивление! Безумная радость! Праздник! А потом ванна и сон. Сон! Потому что я так устал. В качестве первого обеда я хотел бы цыпленка с паприкой. А потом рассказать тебе обо всем – это ведь займет какое-то время?

23

Так Хенни дома называла Прюллера. (Примеч. авт.)