Солдат-недоучка

Буджолд Лоис МакМастер

– Как бы вы оценили это ранение?

– Хуже, чем у всех, кого я отправила на лед, – за исключением двоих.

– Кто эти двое?

– Пара людей капитана Танга. Хотите, чтобы я выбросила одного из них?

Майлз помолчал, разглядывая лицо Елены. Она пристально глядела на тело Ботари, словно перед ней был какой-то незнакомец, носивший маску ее отца и внезапно ее сбросивший. Ее темные глаза были словно два глубоких провала, словно две могилы – одна для Ботари, другая – для него самого.

– Он ненавидел холод, – пробормотал он наконец. – Просто...

принесите контейнер для трупов.

– Слушаюсь, сэр, – медтехник вышла, уже неспешно.

Подошел Мэйхью, смущенно и растерянно глядя в лицо смерти. – Мне жаль, милорд. А он мне уже начал нравиться, если можно так сказать.

– Да... Спасибо. Идите. – Майлз поднял взгляд на эскобарку. – Идите. – прошептал он.

Елена оборачивалась то к мертвому, то к живой, словно зверек, впервые посаженный в клетку и обнаруживший, что холодное железо обжигает живую плоть.

– Мама?.. – произнесла она наконец тоненьким голоском, так не похожим на ее обычный голос.

– Держись от меня подальше, – негромко огрызнулась на нее бледная эскобарка. – Как можно дальше. – Она взглянула на Елену с отвращением, презрительным, словно пощечина, и с надменным видом вышла.

– Э-э, Елена, – проговорил Арди, – может, пойдем куда-нибудь, присядешь? Я тебе дам выпить, м-м, воды или еще чего-нибудь. – Он с опаской потянул ее за руку. – Пойдем-ка прямо сейчас. Будь умницей.

Она позволила себя увести, лишь один раз оглянувшись через плечо. Ее лицо напоминало сейчас Майлзу руины разбомбленного города.

Майлз остался ждать медтехника наедине с мертвым телом своего первого вассала. Ему было страшно – и страх делался еще больше от того, что такое было непривычно. Это сержант всегда боялся за него. Он коснулся лица Ботари; гладко выбритый подбородок сержанта был шероховатым на ощупь.

– Что мне теперь делать, сержант?

ГЛАВА 16

Прошло три дня, прежде чем он заплакал, – а боялся, что и плакать не сможет. Слезы пришли ночью, когда он лежал в одиночестве – нахлынули неудержимым, пугающим его самого приступом и не прекращались несколько часов. Майлз посчитал, что это был просто катарсис, но такое повторилось несколько ночей подряд, и он теперь испугался, что это не прекратится. Желудок болел не переставая, особенно после еды, так что теперь он едва притрагивался к пище. Его резкие черты лица сделались еще резче, кожа обтянула скулы.

Дни слились в один серый туман. Люди, знакомые или нет, назойливо просили у него каких-то указаний, на что он отвечал неизменно лаконично: "Поступайте как знаете". Елена с ним вовсе не разговаривала. Его охватил страх, что она находит утешение в объятиях База, и он с тревогой принялся втайне за ней следить. Но, похоже, она не находила покоя нигде.

После одного особо вялого и безрезультатного совещания дендарийцев Арди Мэйхью поймал его наедине. Все совещание Майлз безмолвно просидел во главе стола, похоже, изучая собственные ладони; голоса его бранящихся друг с другом офицеров казались ему бессмысленными кваканьем.

– Бог свидетель, – тихо проговорил

Арди, – я не очень-то понимаю в военной офицерской службе... – Он рассерженно набрал воздуху в грудь. – Но зато я понимаю, что нам не вытащить двести с лишним человек из этой беды, когда вы вот такой, да еще то и дело впадаете в оцепенение!

– Ты прав, – огрызнулся Майлз в ответ, – ничего ты не понимаешь.

Он вышел, чеканя шаг и как мог выпрямив спину, – но в глубине души содрогаясь от правоты сказанного Мэйхью. В свою каюту он успел ввалиться как раз вовремя, чтобы скрыть ото всех тот факт, что его рвет: уже четвертый раз за эту неделю и второй – со дня смерти Ботари. Затем, приняв непреклонное решение взять дело в свои руки и не устраивать больше глупостей, он рухнул поперек кровати и пролежал так без движения шесть часов подряд.

Потом он принялся одеваться. Все, кому случалось бывать на одиночном дежурстве, сходились на одном: либо ты придерживаешься стандартов поведения, либо все летит к чертям. Майлз уже три часа, как проснулся, и надел только брюки. За следующий час он собирался или попробовать натянуть носки, или побриться – смотря по тому, что окажется легче. Сравним-ка две вещи: мазохистскую упрямую привычку барраярцев бриться ежедневно – и, например, цивилизованный бетанский обычай надолго замораживать рост волосяных луковиц. Наверное, он возьмется за носки...

Прозвучал дверной зуммер. Его Майлз проигнорировал. Тогда из интеркома раздался голос Елены: – Майлз, впусти меня.

Он, пошатнувшись, сел, – чуть в обморок при этом не хлопнулся, – и торопливо выкрикнул: "Войдите!" – слово, отпирающее голосовой замок.

Пробираясь по комнате между разбросанной одежды, оружия, деталей брони, валяющихся отдельно зарядных устройств и оберток от пищевого рациона, Елена огляделась вокруг и с отвращением наморщила нос. – Знаешь, – сказала она наконец, – если ты не собираешься прибрать эту свалку самостоятельно, тебе надо по крайней мере найти себе нового денщика.

Майлз тоже осмотрелся. – Мне это и в голову не приходило, – покорно произнес он. – Я привык считать себя очень аккуратным человеком. Все вещи просто сами оказывались на своих местах – во всяком случае, я так думал. А ты не будешь против?

– Против чего?

– Если я возьму себе нового денщика.

– С чего меня это должно волновать?

Майлз обдумал эту мысль. – Может, Арди? Я должен буду рано или поздно найти ему какое-нибудь занятие, ведь скачковым пилотом он теперь быть больше не может.

– Арди? – переспросила она с сомнением.

– Он совсем не такой неряха, каким был раньше.

– Гм, – она подобрала с пола лежавший экраном вниз ручной считыватель и поискала взглядом место, куда бы его положить. Но во всей каюте была лишь одна ровная поверхность, не покрытая пылью и не заваленная всяким хламом. – Майлз, долго ты собираешься держать здесь этот гроб?

– Он с тем же успехом может храниться здесь, как и в любом другом месте. В морге холодно. А он не любил холода.