Солдат по кличке Рекс
Шрифт:
Виктор втянул кисть в рукав и поднес к пасти Рекса. Тот наклонил голову, фукнул и отвернулся.
— Не знаю что делать, — растерялся Виктор. — Не хочет грызть — и баста! А брать голой рукой боязно.
— Сделай из бинта петлю, накинь на морду и затяни.
С третьей попытки Виктор затянул петлю, и только после этого в закуток вошел врач. Он присел на корточки, достал ножницы и начал вспарывать гипсовую повязку. От первого же прикосновения чужой руки Рекс сжался. А потом так рванулся к доктору, что тот бросил ножницы и пулей вылетел за ограду, при этом наступил на щенка, тот отчаянно завизжал,
Когда Рекс успокоился, Виктор сам взялся за ножницы.
— Я же просил привести Машу. Где она? Я уже три дня ее не видел.
— Где-где… Откуда я знаю, где она? — проворчал доктор. — И вообще, в своих делах разбирайтесь сами.
— Каких делах?! Ладно, об этом — потом. Что же все-таки делать?
— Раскрой ножницы пошире и перережь ему глотку! — мрачно бросил доктор. — Ну и пациенты пошли! Ты им жизнь спасаешь, а они тебя норовят схватить за горло. Дурень я последний, что связался с тобой! Ну что ты расселся, укротитель тигров, болонок и кроликов? — пришел в себя доктор и заговорил в своей обычной манере. — Надрежь повязку! Аккуратней. Да не так, лапу повредишь! — Он ринулся в закуток. — Фу, черт, и куда меня несет! — вовремя остановился доктор. — Не спеши, это гипс! Вот так. Молодец! Теперь разверни. Сильней, сильней. Отдирай, не бойся! Попробуй сустав. Сгибай, сгибай. Порядок. Сустав как новенький. Теперь берись за другую лапу, только не спеши.
Виктор от напряжения взмок. Разрезать гипсовую повязку — дело нелегкое. К тому же он боялся повредить лапу. Но Рекс ни разу не дернулся и даже не взвизгнул.
Когда Громов снял бинт с морды Рекса, тот даже не шелохнулся. Он почувствовал такую удивительную легкость, что заливисто и как-то по-щенячьи тявкнул!
Виктор обомлел — сидит себе на соломе и снизу вверх смотрит на широко раскрытую пасть Рекса. Никогда Виктор не был так беззащитен. Но глаза Рекса не желтели от ярости.
Виктор протянул собаке руку. Рекс подался навстречу. Виктор сжался и закрыл глаза. Но в ладонь ткнулся холодный собачий нос. Виктор открыл глаза и увидел такую дружелюбную, такую веселую морду, что забыл об осторожности и ласково потрепал вздрагивающие уши Рекса. Тот чихнул, тявкнул и лизнул хозяина в ухо.
«Как все просто, — подумал Виктор. — Я его погладил, он меня лизнул — и все дела».
Виктор встал и решительно сломал загородку.
— Все, Коля, теперь никаких барьеров!
Ошарашенный доктор поднялся с топчана.
— Знаешь, Виктор, если у меня будут дети, я расскажу им не об операциях во время артналетов, а вот об этой сцене. Будут внуки — расскажу и им.
Доктор хлопнул Виктора по плечу. В этот же миг Рекс бросился на доктора. Прыжка, правда, не получилось. Он грохнулся на брюхо и так злобно залаял, что друзья мгновенно поджали ноги. Побледневший доктор вжался в стену, а Виктор, его лучший друг Виктор Громов, вместо того чтобы пристрелить пса или на худой конец выдрать, стал трепать его по загривку и приговаривать:
— Хорошо, Рекс! Хорошо! Молодец! — Потом пояснил: — Ты его извини. Он тебя неправильно понял: думал, что на меня нападают. В таких случаях хорошая собака бросается без предупреждения. А ведь Рекс — хорошая собака?
— Хорошая,
V
— Хорошо, Рекс, хорошо! — приговаривал довольный Виктор.
Если поначалу он сомневался в перерождении Рекса, то нападение на доктора «прозвучало» так убедительно, что Виктор окончательно уверовал в свою победу.
Вдруг Рекс глухо зарычал и обнажил клык — на пороге стоял тот самый человек, которого он не смог достать.
— Ты что? — обернулся Виктор. — Что-нибудь случилось?
— Да нет, — вяло сказал доктор. — Выпить захотелось, а одному скучно.
— Ну, для такого дела компанию найти нетрудно, — улыбнулся Виктор, доставая фляжку.
— У меня своя, — остановил его Николай, ставя на стол стеклянную посудину. — Медицинский. Чистый, неразбавленный.
Плеснули в кружки, залпом выпили, закусили.
— А что, «второй фронт» довольно свежий, — сказал Виктор, выковыривая из банки с английскими буквами розоватые ломти тушенки.
— Сойдет, — как-то безразлично бросил доктор.
— Ты чего такой мрачный? — поинтересовался Виктор. — Эх, Машу бы сюда! Как запоет свои уральские, дрожь по сердцу. Слушай, я же просил привести ее. Где она?
— Откуда я знаю? — огрызнулся Васильев. — И вообще… Налей еще.
Выпили по второй.
— Вот что, Витя, — осмелел доктор, — я давно хочу тебя спросить…
— Валяй. Разведка ведь все знает, но… молчок, — хмельновато усмехнулся он.
— Ни хрена ты не знаешь! В тумане живешь! В двух метрах от себя ни шиша не видишь! — взорвался вдруг Николай.
— О чем это ты?
— О Маше!
Виктор встрепенулся:
— А что Маша? Что?
— Это, конечно, не мое дело. Я знаю: ты ей жизнью обязан, любишь ее, жениться хочешь, а она…
— А она не хочет.
— Хочет. Да не может.
— Стоп! Что значит не может?
— Ты с ней говорил когда-нибудь о семье, родителях, о ком-нибудь еще?…
— На что ты намекаешь? — побледнел Виктор.
— Понимаешь, Витя, письма всем нам, медработникам, приходят в медсанбат. Каждую неделю Маша получает письмо из Свердловска. Раза три я брал ее письма, потом передавал. Они всегда в добротных синих конвертах, с обратным адресом, фамилией и инициалами.
— Ну и что?
— А то, что письма из Свердловска подписаны Орешниковым О. Л. Однажды было написано полностью: Орешников Олег Леонидович.
— Может, брат? Или дядя? Или племянник? — растерянно выдавил Виктор.
— От брата или дяди письма не рвут. Причем не читая.
— Т-ты это видел?
— И не раз!
— Та-ак… Значит, что же? Значит, она…
— Замужем. Потому и за тебя не может выйти. Понял? Мается она, на части разрывается. И тебя любит, и дома… возможно, не только муж, но и ребенок. А меня, честно говоря, другое удивляет: как в наше время может быть такое — жена на фронте, а муж в тылу? Даже если он какой-нибудь специалист с броней, все равно это ненормально: все женщины ждут весточки с фронта, а она — из тыла. Черт те что!