Солдат, сын солдата. Часы командарма

Фейгин Эммануил Абрамович

Но ему не дали договорить:

— Конечно, и другие достойные есть. У нас разведчики все хорошие, но ты, Федосеев, зря скромничаешь.

Словом, его, так сказать, всем коллективом выдвинули на газетную страницу. Я достал карандаш и тетрадь».

— А дальше? — спросил Сергей, потому что Макаров неожиданно умолк и закрыл тетрадь.

— А это понравилось?

— Понравилось, — сказал Сергей. — Природу вы сравнительно хорошо описали.

— Что значит — сравнительно?

— Сравнительно с другими. Тургенев, например, лучше бы описал.

— Так то Тургенев, — возразил Макаров. — Язвишь, Бражников.

— Что вы, и

в мыслях у меня этого нет.

— Допустим. Значит, не понравилось?

— Ох, какие вы все, писатели, недоверчивые — развел руками Сергей. — Я вам правду сказал: понравилось. Но только меня люди больше интересуют. Например, этот Федосеев.

— О нем у меня тут целых десять страниц записано. Вся биография. Кстати, она чем-то на твою похожа. Федосеев, как и ты, шахтер.

— Откуда вы мою биографию знаете? — удивился Сергей.

— Знаю, — улыбнулся Макаров и похлопал ладонью по тетради. — Ты тут у меня во всех деталях расписан.

— Значит, в книгу вашу попаду?

— Пожалуй, попадешь, — ответил Макаров.

— Интересно. Никогда не думал стать героем книги.

— Ну, до героя тебе еще далеко.

— И этой тетради до книги не очень близко.

— Да, не близко, — согласился Макаров.

— Любопытно все-таки, как вы меня описываете, отрицательно или положительно, — поинтересовался Сергей.

Макаров, понимая, конечно, что с какого-то момента разговор принял шутливый характер, спросил:

— А ты как хочешь?

— Ясно, что положительным хочу быть. Красивым.

— Как прикажете, — склонил голову Макаров.

Оба рассмеялись.

— Ну, пошли, Бражников, — сказал Макаров. — А то шагать нам еще немало. Ваши, должно быть, вон на той высотке. На взгляд кажется близко, но в горах легко ошибиться.

3

Так оно и вышло. До высотки оказалось довольно далеко. Но что еще хуже — на ней никого не было.

— Ничего, найдем, — успокоил Макаров самого себя и Сергея. — Подразделение все же не иголка, а гора не стог сена.

Это было неплохо сказано, но, к сожалению, ничуть не помогло. А тут, как это обычно бывает осенью, как-то сразу наступил вечер. К тому же снова пошел дождь — назойливый, холодный. И как назло, ни одного мало-мальски приметного ориентира. Наоборот: все высотки здесь так похожи одна на другую, словно их одна мать родила. Все кусты здесь — близнецы, а здешние дороги, едва намеченные, едва промятые колесами, неожиданно приводят куда угодно, но только не туда, куда вам нужно.

— Похоже, что мы словно на привязи ходим вокруг одной и той же высотки, — сказал Сергей.

— Похоже, — согласился Макаров и невесело пошутил: — Придется нам обратиться в адресный стол.

Но несуществующий тут, в горах, адресный стол им все же не понадобился. Они и без этого нашли подразделение. И помог им в этом... смех. Да, смех!

Представьте себе первозданную тишину, и вдруг грянул из сотни могучих глоток хохот, да такой, будто взорвалась бомба. Наверное, дрогнули от этого громоподобного хохота непоколебимые доселе скалы. Наверное. Хотя никто этого не видел. Но в одном можно не сомневаться: никогда еще со дня сотворения мира не звучал в этой горной каменистой пустыне такой смех. В нем чувствовалось и душевное здоровье, и молодецкий задор, и неиссякаемая сила, даже избыток силы, плещущей через край. Макаров хорошо знал солдатскую

жизнь — он ведь не свалился в нее с заоблачных высот поэзии, а сам испытал все, что положено испытать воину. И все же, наверное, потому, что он был поэтом, он никогда не переставал удивляться и восхищаться своими товарищами-солдатами. «Какие люди! — подумал он сейчас, чувствуя, как к горлу подкатывает какой-то горячий комок. — Даже не верится: столько не спали ребята, шли по вязкому месиву размокших дорог, упорно карабкались на неприступные скалы, по скользким тропам взбирались на горные вершины, переправлялись через бурные потоки, через каньоны и пропасти, устали, промокли, озябли, а вот — смеются, все им нипочем. Чудесный смех! Если люди так смеются, значит, они хорошие, надежные люди, значит, у них хорошо на душе и впереди у них светлая, благородная цель».

— Честное слово, богатырский смех! — восхищенно воскликнул журналист.

— Наши, — обрадовался Сергей. — Это определенно Катанчик что-то сказанул.

4

Они прошли еще метров сто, продрались сквозь колючий кустарник, увидели рубиновые огоньки папирос, на них дохнуло аппетитным дымком полевой кухни. Затем послышались отрывистые, четкие команды, зазвенели котелки — солдаты повзводно строились на ужин.

И снова шутки, и снова смех.

— Как раз к ужину поспели, — сказал Сергей. — Пошли, товарищ старшина, к Шакиру, подзаправимся.

— А это как.. удобно? — замялся Макаров.

— Неудобно только левой ногой правое ухо чесать, — пошутил Сергей. — Чего это вы в своем отечестве стали стесняться?

— Да так что-то, — неопределенно ответил Макаров.

— А-а, наверное, фельетончик свой вспомнили? Так это ничего. Шакир у нас добрый. Он зла долго не помнит, честное слово. Идемте, идемте. Не помирать же вам из-за чернильной ошибки с голоду.

— Ой, Бражников, и опишу же я тебя в своей книге, так опишу...

— Такая уж у меня горькая участь, — нарочито печально вздохнул Сергей. — Знать, суждено мне войти в вашу книгу отрицательным типом. Тут уж ничего не поделаешь. Эй, Шакир! Две порции каши. Гостя веду.

— Пожалуйста. С удовольствием, — откликнулся Шакир, но выполнить этот долг гостеприимства ему удалось не сразу. И вот почему. Кто-то крикнул: «Качать Шакира!» И не успел повар опомниться, как взлетел кверху, подброшенный сильными солдатскими руками.

— Еще разок! Еще! Ура Шакиру! Ура!

Кажется, все, кроме застигнутого врасплох и чуть ли не до слез растроганного Шакира, поняли всю, так сказать, подноготную этого бурного и, что говорить, несколько неожиданного чествования повара. Правда, кормит Шакир здорово, тут ничего не скажешь. И все же при других обстоятельствах эти несомненные заслуги Шакира были бы отмечены более скромно. Но когда солдаты увидели корреспондента, они, даже не сговариваясь, решили качать Шакира. Это было одновременно и признание заслуг повара и опровержение на злополучный фельетон Макарова. И нужно сказать, веское опровержение, очень доказательное. Во всяком случае, на Макарова оно подействовало вполне убедительно. Он колебался всего несколько мгновений. Честь газеты? А в чем она? Конечно, в правдивости и самокритичности. Безусловно, только в этом. Здоровое чутье подсказало Макарову, как надо действовать и что сказать. Нет, он не уронит этим ни своего авторитета, ни авторитета газеты. Наоборот.