Солдат великой войны
Шрифт:
– Солдаты, мой поезд очень быстрый. Ехать на предельной скорости опасно. – Он улыбнулся молодым, вооруженным до зубов парням. – Но мы на войне.
Они расселись, привалившись к бортам открытых вагонов, поставив рядом винтовки, примкнутые зачехленные штыки торчали над стальными шпангоутами и позвякивали на ветру. Один Гварилья устроился на ящике в первом вагоне. Курил новую сигару и с наслаждением наблюдал, как ветер уносит пепел. Запах табачного дыма доносился до последнего солдата в последнем вагоне. Гварилья, закинув голову, любовался звездами,
Лежа справа от Гварильи, Алессандро тоже смотрел в ночное небо. Ему хотелось есть. На обед пришлось довольствоваться одними апельсинами, а они, конечно же, насытить не могли. Поезд набирал скорость, и возникало ощущение, что они не едут по земле, а летят высоко-высоко среди созвездий. Алессандро любил звезды за их недостижимость и верил, что каждая – его союзница. Словно все они были его сокровищами, а он сам – совсем другим человеком, их созерцание приносило ему ни с чем не сравнимую радость. И пусть война могла превратить солдата в ничтожество, он имел полное право радоваться тому, что они всегда ставили войну на место.
Машинист не кривил душой. Судя по скорости поезда, а вагоны немилосердно мотало из стороны в сторону, он выпил две бутылки виски и бил по регулятору молотком. Металлические части гремели и стучали. Вагоны стремились оторваться один от другого, сцепки жалобно стонали, но держали. Когда они поднялись на плоскогорье, ветер усилился, там не росло ни единого дерева, чтобы хоть как-то ослабить его. Когда дорога пошла вверх, скорость упала, и все облегченно вздохнули, решив, что машинист внял голосу разума, но, преодолев перевал, они так помчались, что у многих закружилась голова. Их сдерживала лишь сила трения, и машинист ругался, подгоняя поезд, заставляя его мчать все быстрее и быстрее.
В кромешной тьме они на огромной скорости вылетели на огромную равнину, распластавшуюся под бескрайним небом. Их взглядам предстал метеоритный дождь. Метеориты, точно трассирующие пули, сверкали в непосредственной близости от земли и, казалось, прижимали к ней небо. В темноте, без фонарей и костров, под небом остались только животные: люди попрятались в спальнях. И свет звезд говорил с этими животными, испуганными, страдающими и лишенными дара речи, говорил так отчетливо, что они его понимали, не просто говорил, но обещал освободить от тягот, одарить душой и даром речи. Солдат в вагонах, которые мчались среди тех же полей, под теми же звездами, в это соглашение тоже включили. Им обещали искупление грехов, любовь и возвращение домой.
Их высадили несколькими группами у подножия Этны. Пока офицеры разбирались с картами, многие речные гвардейцы завалились спать прямо на поле.
– Я думал, это будут такие же горы, как вокруг Рима, а тут огромная территория. Как мы узнаем, где их искать? – спросил Фабио у Валторты.
– Мы сами не знаем, – ответил лейтенант. – Придется прочесать весь сектор. Если они здесь, мы их найдем. Если нет – не найдем. Начнем отсюда и будем идти зигзагом, пока не поднимемся на вершину.
– Потребуется миллион лет, чтобы прочесать всю эту территорию, – запротестовал Гварилья.
– Нет, если растянемся по одному, –
– А если кто-то из нас наткнется на целый десяток из них? – спросил Алессандро.
– Начинай палить по ним. Мы будем достаточно близко, чтобы услышать выстрелы.
– Возможно, вы подойдете только через час.
Лейтенант рассовывал по карманам запасные патроны.
– Что тебя беспокоит? У тебя хорошая винтовка и много патронов. Не подпускай их близко. И все у тебя будет в порядке.
– Они разбегутся.
– Мы их окружим. Переловим по одному, а потом отведем на равнину.
– Умные залягут и подождут, пока мы пройдем мимо, – сказал Гварилья. – А потом спустятся на равнину без нашей помощи.
– Не думаю, – покачал головой Алессандро. – Скорее они попытаются укрыться в чаще леса или в густом кустарнике – как животные, на которых охотятся. Полковник наверняка охотник.
– Охотник, – подтвердил лейтенант. – А ты?
– Нет, но у меня была лошадь, выдрессированная для охоты. Иногда мы преследовали дичь и к вечеру всякий раз оказывались далеко в лесу или на вершине холма.
Стояло все еще раннее утро, когда Алессандро с Гварильей, посланные обследовать соседние сектора, наткнулись на фермерский дом. Увидели амбары, мельницу, пруд. Две женщины что-то стирали в желобе – вода лилась с таким же напором, как в Альпах. При виде вооруженных до зубов солдат они замерли, точно олени, но слегка успокоились, когда Алессандро спросил, где мужчины.
– Здесь только мой отец, – ответила младшая, и тут же прижала руку ко рту, словно подписала себе смертный приговор.
– Не бойся, – улыбнулся Гварилья. – Мы хотим только поесть и искупаться.
Она убежала в сад, чтобы позвать отца.
– Зачем вам столько воды? – спросил Алессандро другую женщину.
– Мы ее продаем.
– Нам немного продадите?
– Почему же нет?
Менее чем через полчаса Алессандро и Гварилья плавали в пруду, а отец одной из девушек читал им лекцию о патриотизме и короле. Он воевал в Африке, видел других солдат, бредущих по полям, и подозревал, что Алессандро и Гварилья охотятся на дезертиров, скрывавшихся на склонах вулкана. Он настоял, чтобы они помылись и поели задаром, но они все равно отказывались отвечать на его вопросы из опасения, что он не тот, за кого себя выдает.
– Откуда нам знать, – прошептал Гварилья, с усов которого капала ледяная вода, – что он не расстреляет нас в пруду?
– Он давно уже любуется нашими винтовками, – ответил Алессандро, указав на крестьянина, который с нежностью крутил одну в руках, – и пока не пристрелил нас, правда? А кроме того, только ветераны так относятся к оружию. – Алессандро нырнул. В кромешной темноте погружался все глубже, пока давление на барабанные перепонки не заставило его повернуть назад. Как можно быстрее он вынырнул на поверхность, выпуская по пути серебристые пузыри, и стал жадно хватать ртом воздух.