Солдат
Шрифт:
Наш «Урал» остановился подле чистенького, аккуратного домика возле въезда на территорию лагеря, из которого тут же вышел пожилой вальяжный человек в шикарной бобровой шубе и четырехугольной кепке, какие носят некоторые чиновники республиканской администрации. Черепанов перепрыгнул через борт грузовика, подошёл к чиновнику и, небрежно козырнув, представился:
— Капитан Черепанов, Четвёртый гвардейский батальон, прибыл в лагерь для перемещённых лиц для набора рекрутов, готовых служить в частях
— Смехов, Пал Палыч, — растерянно ответил чиновник. — У вас имеются соответствующие бумаги?
— Нет, мы действуем в соответствии с воинским уставом Конфедерации от 2052 года, по которому во время войны гвардейские части имеют право набирать добровольцев там, где посчитают нужным. Вы в курсе, что у нас война?
— Конечно, — подтвердил Смехов, выпятил грудь и приосанился. — Однако я не могу пустить вас на территорию лагеря, он закрыт на карантин.
— Карантин так карантин, — усмехнулся капитан и обернулся к машине: — Радист, вызывай на связь столицу, уточним в администрации президента, что это за болезнь такая по нашим просторам гуляет, про которую никто не знает.
— Зачем же сразу столицу? — сразу забеспокоился чиновник, ни разу в жизни не видевший армейской радиостанции и не знавший, что наша старенькая Р-147 «Багульник» только теоретически способна достать до Краснодара, находящегося от нас в трёхстах километрах.
— Ничего. — Капитан искоса посмотрел на Смехова. — Сейчас выйдем на связь с Верховным, и если выяснится, что вы нас обманываете, то не обессудьте. Мы вас, — офицер кивнул на стену дома, — вдоль этой стеночки выстроим и всех расстреляем к едрёной фене.
Чиновник посмотрел на нас, занимающих оборону вокруг капитана, и на своих солдат, старающихся отвалить в сторонку, тоскливо вздохнул, как-то сдулся и резко сменил тон разговора:
— Может быть, договоримся, капитан?
— Конечно, Пал Палыч. Нам ведь лишняя суета не нужна. Ну, постреляем мы вашу гоп-компанию, которая людей голодом морит и наверняка беспределит здесь по-чёрному, а потом стой здесь, охрану налаживай и вас закапывай. Нет, это только в крайнем случае, если нас к этому обстоятельства принудят.
— Сколько людей вам нужно?
— Много, но сначала контингент надо посмотреть.
Смехов ещё раз вздохнул и дал своим охранникам приказ нам не препятствовать. Пять человек остались возле машины, мало ли что, вдруг местный начальник передумает, а Черепанов, пятеро бойцов и я вошли на территорию лагеря.
Только зайдя за колючку, понимаешь, что попал в полное дерьмо. Почему? Да по той простой причине, что оно было вокруг. Охренеть! Люди бежали от «беспределов», надеялись на что-то, на них выделялись деньги и продовольствие из государственной казны, а здесь — нате вам, отобрали всё,
Черепанов вышел на более-менее незагаженное пространство, видимо, здесь местная власть народу продукты раздавала, и остановился. К нам сразу же стали стягиваться угрюмые люди, и кто-то просительно протянул ко мне руку, мол, дай поесть. Да, жаль беженцев, но сначала дело.
— Люди, — выкрикнул капитан в толпу, — я представитель Четвёртого гвардейского батальона, который вскоре направится на Дон освобождать ваши дома от кочевников-«беспределов». Нам нужны солдаты. Кто желает вступить в гвардию?
Толпа зашумела, а кто-то громко спросил:
— А как у вас со жратвой?
— С этим вопросом всё хорошо, паёк такой, что и эти, — Черепанов кивнул в сторону ворот и скопившихся возле них территориалов, — позавидуют.
— А деньги? — всё тот же голос.
— Два золотых в месяц в боевой части и один во вспомогательной.
— А семьи?
— Без проблем, но только для хороших специалистов.
— Где расписаться? — Протолкнувшись через толпу, к нам вышел худой, больше похожий на скелет, обтянутый кожей, чем на человека, высокий мужчина.
— Подожди с росписью. Надо посмотреть на тебя, кто и что умеешь и как со здоровьем. — Капитан окинул его взглядом и обратился к Филину: — Займись, комод, но не затягивай, не более пяти минут на человека. Остальным то же самое — опрос будущих рекрутов. Давай, парни, время поджимает.
Мы начали выдергивать из толпы желающих записаться в гвардию мужиков и опрашивать их. Переговорил с одним — не то, здоровье пошаливает, что-то серьёзное с сердцем, отказ. Второй человек — нога покалечена, но говорит, что разбирается в технике, отправил его к капитану, пусть он решает. Протиснулся третий, голодный, худой и истощённый, но боец, в армии царя Ивана служил, дезертир, а значит, годен. Лица мелькали перед глазами, сливались в одно, и уже к вечеру я не помнил ни одного из тех, с кем разговаривал в этом лагере, глаза закрываешь и видишь одну тоскливую маску, которая озабочена единственной мыслью, что бы съесть.
Пришла ночь, мы забрали всех, кто был нам нужен, и вывели за пределы лагеря. Капитан выбил у Смехова одеяла и продукты, и мы смогли сразу накормить бывших беженцев, готовых стать гвардейцами. Их оказалось сто семьдесят человек, а в нагрузку к ним — их близкие и родня, ещё триста человек. Сами мы ложились спать голодными — не было сил смотреть на остававшихся за колючкой людей, и всё, что у нас имелось в запасе съестного, раздали им. Ничего, в животе побурчит, но хоть совесть мучить не будет.