Солдатская доблесть
Шрифт:
…Шел жаркий решающий бой. Вот уже два танка Сыпачева сожгли гитлеровцы, мужественный экипаж на новой машине устремляется в бой. В конце второй недели этого яростного сражения после часовой артподготовки, когда умолкла фашистская передовая, наши танки и пехота пошли в атаку. Гитлеровская передовая тотчас ожила. По брони танка Сыпачева будто многотонным молотом ударили. Броня не поддалась немецкому снаряду, но башня не вращалась, ее заклинило болванкой. Танк лишился возможности вести круговой огонь. Что делать? Покинуть поле боя? Но разве можно бросить товарищей, когда есть мощные гусеницы,
Неожиданно на пути оказался «тигр». Вступить в единоборство при заклиненной башне — шансов на выигрыш нет. Отступить? Но ведь при развороте подставишь борт. «Таранить!» — решил Василий и крикнул механику-водителю.
— Сережа, идем на таран!
— Есть! — отозвался механик.
— Сергей, — спокойно приказал Сыпачев, — в лоб не лезь. У «тигра» броня прочная, да и вес больше нашего — погибнем. Бери под углом. Порвем гусеницу, выбьем ведущее колесо, тогда танк встанет.
Расчет старшины Сыпачева был точен. Удар всем корпусом танка был нанесен сверху вниз. Стальная гусеница «тигра» лопнула, ведущее колесо вылетело и грозная немецкая машина встала. А «Т-34» продолжал поливать огнем из пулемета немецкую пехоту.
Ошеломленные дерзостью русских, гитлеровцы попятились. Воспользовавшись растерянностью врага, пошли в атаку пехотинцы. Оборона прорвана. Более батальона немецких солдат и офицеров подняли руки. Взят в плен и экипаж «тигра». Немецкий капитан попросил показать ему советского танкиста, таранившего такую мощную машину.
Прошло несколько минут и перед фашистским капитаном, на груди которого красовался железный крест, остановился плечистый, приземистый старшина.
— Таран нет правил делать. Это не есть военное искусство, — сказал немец.
— А детей убивать, жечь наши села, города, угонять людей в рабство — искусство? — с гневом спросил старшина.
Гитлеровец молчал.
Орден Славы 2-й степени Василий Капитонович получил в Германии в городе Гинденбурге.
Ведя жаркие уличные бои, гитлеровцы цеплялись за каждую квартиру, подъезд, дом, улицу. Советские воины шаг за шагом продвигались вперед. И вдруг на окраине города появилось два бронепоезда. Попав под огонь вражеских пушек, советские солдаты отступили. В эту критическую минуту боя командир танкового батальона выдвинул навстречу врагу четыре танка.
…— С тех пор прошло много лет, — вспоминает Василий Капитонович. — Кое-что стало забываться. А этот бой на всю жизнь в памяти остался. Закрою глаза, и вот они — чистенькие прямые улочки Гинденбурга, сплошное море огня, несмолкаемый грохот пушек, центральная площадь города и четыре наших танка. Задача у нас нелегкая — уничтожить два бронепоезда. Решаем разделиться и взять их в клещи. Мой танк шел по центральной улице, прямо на станцию. Справа от меня — экипаж тагильчанина Николая Бедностина, слева — машина свердловчанина Алексея Дрозденко. А кто меня прикрывал, не помню, кажется, сибиряк Ончугов.
Веду я машину по улице, навстречу «тигр». Подожгли его и вперед: по раскатам орудийного грома предположили, что Бедностин уже вырвался на окраину города и открыл огонь по бронепоезду. Действительно, отстреливаясь, бронепоезд пятился к вокзалу. Тут я его двумя подкалиберными и прошил. Со вторым бронепоездом Дрозденко
— Да, — вздохнул Василий Капитонович, — вспомнишь и не верится, что это дело твоих солдатских рук.
Не сдает боевых позиций коммунист-солдат Сыпачев и сегодня. 21 его рационализаторское предложение внедрено на производстве. Большую экономию дали они заводу. Член бригады коммунистического труда, Василий Капитонович Сыпачев не раз награждался грамотами за отличный труд.
НЕСТРОЕВОЙ
В военном билете Виктора Шлыкова, паренька из уральского села Большое Гусино, записали: «Годен к нестроевой».
— К нестроевой?! — возмутился Виктор. — Я что, винтовку в руках не могу держать или в походе раскисну? Да я по пятьдесят километров без отдыха отмахивал. Товарищ военком, зачислите меня в строевые, — доказывал он майору.
— Не могу, — твердо ответил тот. Вскоре Виктор Шлыков оказался в городе Миассе на автомобильном заводе. Но мысль о фронте не покидала его. Вот почему одним из первых он подал заявление о зачислении в Уральский добровольческий танковый корпус.
Шинель, гимнастерка с петлицами артиллериста и ушанка так ладно пришлись Виктору, что в цехе всем показалось, будто он ростом-то стал выше, и в плечах раздался. Даже мастер Павел Павлович, который частенько покрикивал на него, крепко пожал его руку и сказал:
— Стало быть, уезжаешь. Крепко держи честь уральского рабочего, бей немцев в хвост и гриву. Гони его проклятого с нашей земли.
— Не подведу, Павел Павлович, — решительно сказал Виктор. — А за рабочую выучку спасибо, многому вы меня научили.
— Ладно, ладно, — старый мастер смахнул набежавшую слезу и прикрикнул на столпившихся рабочих: — Чего вы тут стали! Ну, уезжает парень на фронт, так разве первого провожаем. Попрощались и хватит. Дело не ждет.
Нелегко давалась солдатская наука, с утра до вечера изучали винтовку и автомат, танк и пушку. Ползали по-пластунски, рыли окопы и траншеи, строили блиндажи и землянки, возводили земляные валы и противотанковые рвы, учились стрелять и маскироваться, быстро и четко менять огневую позицию. Даже в трескучие морозы частенько гимнастерка бывала мокрой, но солдаты помнили: тяжело в походе, легко в бою.
Прошло еще три месяца. Виктор Шлыков стал наводчиком. Теперь он знал, что успех боя зависит от того, как четко и умело будет выполнять свою обязанность каждый член расчета. Он помогал командиру орудия сержанту Контыреву добиться этой слаженной работы. Их расчет отличался организованностью и дисциплиной, быстрее всех строил параллельный веер, без промаха бил по мишеням.
Орловщина. Сожженные села, обгоревшие столбы, груды золы. Лишь кое-где, вдали от дороги, виднеются уцелевшие хатки, но не клубится над ними легкий дымок, не слышатся крики детворы, не лают лохматые дворняжки. Кажется, все вымерло.