Солдатская сага
Шрифт:
Помимо шестой МСР и разведвзвода в группе шли еще три расчета минометной батареи и отдельный офицерский батальон ХАД — человек пятьдесят. Хадовцы первыми и спустились в кишлак.
Как они его там «шмонали», я не знаю. Скорее всего — никак. Судя по всему, хадовцы шли не на прочесывание, а за кем-то, ранее им известным. Когда союзнички начали подъем на наши позиции, им в спину дружно ударило с десяток винтовок и несколько АКМов. Хадовцы рванулись назад, засели в крайних усадьбах, обозначили себя ракетами и дымами и завязали бой.
Расстояние
Взять изнутри штурмом населенный пункт в тридцать — сорок домов (даже с мощным блокирующим прикрытием) для пятидесяти человек — просто нереально. Если же перед атакой не были проведены артиллерийские и авиационные удары, а штурмующая команда не имеет снайперов и пулеметов прикрытия, да и сами налегке — ни касок, ни бронежилетов, — то и вовсе дело безнадежное.
Так оно и получилось. Хадовцы не прошли и трети кишлака, как уже потеряли человек пять, да раненых — четверо. Правда, захватили одного духа вместе с «буром».
Начали отход. Взяли восемь мужиков из местных, не моджахедов, поставили их живым щитом сзади и ринулись под шквалом прикрытия вверх. Духи поначалу не стреляли, и батальон почти успел подняться на гребень, но когда хадовцы полностью вытянулись по склону и заграждение уже никого, кроме последних не прикрывало, духи аккуратненько, одиночными, сняли еще несколько человек «на посошок».
У самой вершины ранили последнего — вопли, суета — явно не рядовой боец. Пока смотрели, что и как, слышу крик:
— Санинструктор, твою мать!
А я в горячке и забыл, что тут делаю. Ничего, напомнили…
Пожалев об оставленной в роте каске, я кинулся вниз. Три ХАДовца, накрыв собой четвертого, лежали на снегу, скупо отстреливаясь. Я сразу понял, в чем тут дело: привыкли с пятью магазинами в горы ходить, теперь же — БК на исходе. А самое интересное только начинается…
Я бухнулся рядом, показываю, мол, выползайте — прикрою. А ребятки сами не ранены — ранен тот, что под ними, это они его своими телами прикрывают. Ребятки меня поняли, спорить не стали (а как тут поспоришь — под огнем, что ли, перевязывать?!), подхватили тело на руки, и только пятки засверкали.
Я чуть-чуть потарахтел, у самого патроны на счет. И лишь бойцы скрылись за хребтом, помчался следом. Оно хоть и пятидесяти метров до своих не будет, а все равно страшно: один, на виду у всего кишлака с духами.
Прибежал, пока отдышался, солдаты уже с раненого, явно — командира, бронежилет стянули и показывают мне дырку в боку. Осмотреть толком не успел, показывают еще что-то на теле. Я перегнулся через раненого и увидел, что под кожей левого подреберья у него катается пуля, да какая! В палец толщиной и сантиметра три-четыре в длину. Раненый только хрипит, от боли даже стонать
Я с ходу сделал ему по очереди сразу две ампулы промедола. Результата никакого. Добавил еще одну. Командир минометчиков невзначай напомнил о пустых капсулах, а ротный, и впрямь крутой мужик, поинтересовался:
— Не многовато, а?
— Да ему уже все равно…
— Что так?
— Через броню — в печень и сквозь весь живот — в левый бок. Пуля с другой стороны, под кожей прощупывается — «бур»… Он труп, считай.
— Ничего нельзя сделать?
— Ну, снега сейчас навалю под свитер, и все. Может, довезут… А кто он?
— Замполит ихний. Он им, что батя…
Тут мы услышали какой-то дикий, перебиваемый скорострельной тарабарщиной, животный визг и, повернувшись, увидели, как солдат афганского батальона, явно в исступлении, кидается на стоявшего на коленях пленного. Его пытаются оттащить двое других ХАДовцев, но у них ничего не получается. Солдат впал в истерику и явно невменяем. Проламываясь через четыре сдерживающих его руки, он откинутым прикладом АКМа молотил пленного по голове.
А тот, не отворачиваясь и не пригибаясь, смотрел на него в упор. И во взгляде одни лишь ненависть, ненависть и презрение…
Припадок бойца остановил короткий властный окрик, раздавшийся позади нас. Мы повернулись. Сзади подходил хадовец-офицер. Мы сразу это поняли, хотя он был и в бронежилете. И еще мы поняли, что этот высокий, крепкий таджик всему здесь Хозяин и что подчиненные почитают его за Господа Бога. Почувствовал это и ротный и невольно подтянулся. Хотя подобное с ним вряд ли случалось часто — шестая МСР и сама ведь не подарок…
На отличном русском языке он кратко спросил о состоянии своего заместителя. Вытянувшись по стойке «смирно» (кто он мне такой, спрашивается?!), я доложил о характере ранения и о неутешительном прогнозе. Поверил он мне или нет, не знаю. Но комбат тут же крикнул:
— Где врач?!
Через несколько секунд, бросив остальных раненых, к нам примчался взмыленный фельдшер.
Мои предположения он подтвердил. Хадовец выслушал их молча, потом вдруг подошел к брошенной наземь винтовке, передернув затвор, выбросил один патрон, в два приема выломил из него пулю и, повернувшись ко мне спросил:
— Такая?
Я подошел, взял в руку пулю и тоже молча кивнул головой:
— Такая.
Хадовец развернулся и одним легким жестом подозвал двух офицеров «Кобальта». Те не посмели не подчиниться ему и подбежали едва ли не рысью.
Он спросил, все ли у них в порядке и что они еще хотят делать в этом кишлаке. Офицеры ответили, что вертолеты на подходе, «Град» в полку тоже готов, сейчас заберут тела, и можно отходить. Хадовец выслушал их, согласно кивнул и, отвернувшись, уперся тяжким взглядом в раскинувшийся под ногами кишлак.
Офицеры не ушли. Выразительно обменялись многозначительными взглядами. Один, как бы в ответ, легко пожал плечами, а второй, указав на пленного, спросил:
— Ну, так мы этого мудака забираем7