Солдаты без формы
Шрифт:
Действия гапистов не имели также ничего общего и со старым терроризмом народнического типа, движением заговорщиков-интеллигентов, вступивших на путь борьбы скорее под влиянием обуревавших их чувств, чем по глубоко осознанным убеждениям. Их деятельность была оторвана от борьбы, которую вел русский народ против деспотизма самодержавия.
Для нанесения удара гаписты каждый раз выбирали такой объект, что была очевидна прямая связь между действиями отрядов ГАП и освободительным движением всего народа, и эти их действия, принося ощутимые
Гаписты сражались, совершали героические подвиги потому, что имели такого надежного, вдохновляющего их на подвиги руководителя, как могучая коммунистическая партия.
Гаписты были смелыми, выдержанными бойцами, убежденными в том, что враг должен быть уничтожен. Они показали, что мелкие группы, разбросанные в разных районах города, даже если они и плохо вооружены, могут наносить врагу чувствительные удары именно потому, что они связаны со всем народом.
В этой великой битве все нам служило орудием борьбы: и забастовка, и бомба, и пистолетный выстрел, и автоматная очередь, и подпольная газета, и уличная демонстрация.
21 января 1945 года исполнялась 24-я годовщина со дня основания Итальянской коммунистической партии — партии, показавшей себя вождем всего итальянского народа в борьбе против фашизма и немецких захватчиков, партии, организовавшей десятки партизанских бригад, неизменно шедшей в первых рядах борьбы.
В тот день на крышах заводов и домов развевались на солнце десятки красных флагов. В этот же день исполнялась годовщина смерти Ленина. Трудящиеся массы, весь народ достойно отметили эти две даты.
Мы сидели с Линой Сельветти на скамейке в парке и ждали связную, которая должна была прибыть из долины Вальтеллина. Лине не терпелось скорее увидеть свою подругу, потому что она уже более двух месяцев не получала известий из дому. Утро было серое, пасмурное, дул холодный ветер.
Чтобы скоротать время, мы рассказывали друг другу о себе.
Полная опасности, одинокая жизнь подпольщика, которой мы жили, располагала к откровенности, и мы поведали друг другу все самое сокровенное. Спокойно и бесстрастно Лина рассказывала мне о себе, о своем доме в горной деревушке, о том, как жили окружавшие ее люди, о их работе, их лишениях и борьбе. С грустью в голосе описывала она мне красоту своей родной долины.
Наконец пришла связная. Девушки радостно обнялись.
— Дома все живы-здоровы? — спросила Лина свою подругу.
— Для тебя у меня кое-что есть, — ответила та и передала ей маленький сверток. Девушка довольно улыбалась, видя, как глаза Лины засветились радостью. Они были подруги детства. Вместе ходили в школу и питали друг к другу большую и искреннюю дружбу, установившуюся в ранней юности. Они очень давно не виделись: их разлучили события 8 сентября. Радость их встречи удвоилась оттого, что обе они теперь боролись в рядах Сопротивления.
Связная
Лине захотелось немедленно развернуть свой сверток. В нем оказались вязаная фуфайка и шерстяные чулки. Это ей прислала мать; она сама все это связала для нее, для своей дочери, боровшейся за свободу. Тут же была маленькая записочка. Мать наказывала дочери беречь себя и посылала ей свое благословение. Меня взволновали эти простые, идущие от сердца слова матери, но я притворно подсмеивался над девушкой:
— Наверно, ты не рискнешь пойти гулять по Милану в этих шерстяных чулках!
Из парка мы вышли на площадь Фиуме. Связная рассказывает нам о себе. Крестьянам в долине Вальтеллина живется не сладко: они страдают от голода и нищеты.
— Еще девочкой, — говорит она, — я вынуждена была работать в поле, но все равно мы никогда не ели хлеба досыта. Я решила уйти в Милан и поступить в прислуги. Помню, как в первый день меня поразила разница между тем, что я увидела в доме у моих хозяев, и тем, что я видела в бедных домах своих односельчан. Жизнь моя в то время была нелегкой, ведь известно, что за жизнь у прислуги: сколько она ни работает, хозяйка все равно никогда довольна не бывает.
Три долгих года прожила девушка в прислугах и каждый день со слезами на глазах вспоминала о своей деревне, о своих родных. Старалась скопить немного денег, но так и не смогла, хотя работала день и ночь. А когда она заболела, ее отправили обратно в деревню. Теперь она была больше не нужна; а на то, что за эти три года она подорвала себе здоровье, хозяевам было наплевать. Она вернулась домой; горный воздух сделал свое дело: она поправилась.
Никаких перспектив, нищета и страдания — такой удел ждал многих итальянских девушек.
Потом наступили события 8 сентября. Девушка встала в ряды борцов Сопротивления.
— Теперь я счастлива, — сказала она, заканчивая свой рассказ, — счастлива тем, что я тоже вношу свои скромный вклад в нашу борьбу.
Было время обеда, у меня назначено свидание с Франко и Клоккиатти (Уго). Мы расстались. Больше я никогда не встречал эту девушку и ничего о ней не слыхал.
Может быть, какой-нибудь камень в горах Вальтеллина хранит память об итальянской девушке, отдавшей жизнь за свободу родины.
В конце января в фашистских газетах появилось сообщение о том, что миланский военный трибунал на чрезвычайном заседании приговорил к смертной казни девять гапистов. В их числе был Кампеджи, товарищ, заменявший меня на посту командира бригады в то время, когда я был в Валь Олона. На вопрос председателя трибунала, участвовал ли он в операциях гапистов, Кампеджи ответил:
— Я не только участвовал в них, я их подготавливал и руководил ими.
А на вопрос: «Что вы бы стали делать, если бы вас выпустили на свободу?» — он ответил: