Солдаты далекой империи

Хорсун Максим

Каньон — разлом в марсианской коре на пересечении Стикса и канала. О битве, отгремевшей в его окрестностях, я знаю со слов ребят. И теперь мне ясно, почему «хозяева», обычно экономные в использовании собственных сил, бросили на «Кречет» всех, кого только могли.

Купелин чересчур сильно дернул тигра за хвост.

Само собой, что возле каньона все пошло не так, как планировали наши волюнтаристы. А ведь я их предупреждал! Не единожды предупреждал!

Отряд Купелина схватился с цилиндрами, охранявшими подходы к рабочим лагерям. Схватился весьма грамотно, и победа, несомненно, досталась бы морякам…

Только

в один миг у каньона началась форменная катавасия. Выстрелы и последующая гибель боевых механизмов привела в исступление население одного из лагерей нелюдей: неких слоноподобных исполинов с интеллектом орангутангов. Несколько сотен однобоко развитых созданий принялись крушить все, до чего были способны дотянуться. Горстка людей, к которым намеревался прорваться Купелин, потерялась в этом хаосе. Скорее всего, французы смекнули, чем запахло в воздухе, и под шумок — вот незадача! — дали деру. Захватить землечерпалки «хозяев» и, угрожая их уничтожением, вынудить подлых чужепланетников вступить в переговоры, тоже не сложилось: тупоголовые элефантоиды в приступе бешенства сбросили могучие машины в каньон.

Очевидно, последнее событие и стало каплей, переполнившей чашу терпения расчетливых «хозяев». Своими действиями мы волей-неволей сорвали их работы по подчистке следов их пребывания на планете. Поэтому они навалились на «Кречет» всем миром, задумав одним махом покончить с нашей вольницей. Но не тут-то было…

«Хозяев» больше нет на Марсе.

Мы же одержали пиррову победу: с исчезновением «хозяев» канула и призрачная надежда вернуться на Землю. Скорее всего, мы обречены влачить голодное существование по соседству с полудикими ордами, у которых не понять, что на уме. Мы станем с трепетом ждать явления «конкурентов» — новых хозяев Марса. Чем оно для нас чревато — спасением или же погибелью, нынче я могу строить лишь ничем не подкрепленные предположения.

«Хозяев» больше нет…

…Путь через марсианский лес заставляет пережить смесь двойственных ощущений. С одной стороны, я испытываю душевный подъем и профессиональное любопытство натуралиста, с другой — живая природа Ржавого мира кажется донельзя чужой, противоестественной, нереальной. Здесь — царство осени.

Здесь нет ни пятнышка зеленого цвета. Гладкие стволы деревьев покрыты корой бронзового цвета… оранжевые листья-спирали источают горьковатый запах… стрекочут крыльями и порхают похожие на колибри птахи. Кроны шепчут на нечеловеческом языке… сквозь ветви глядит налитый кровью глаз Ра.

Вот и обломки первого цилиндра. Нерадивого сторожа Купелин с парнями разнес в щепы.

Идем дальше, следы наших предшественников становятся более явными, лес редеет, расступается; мы с Гаврилой выходим на скалистую платформу. В половине версты от нас — череда отвалов земли, за отвалами — пропасть каньона. Здесь дует пахнущий тиной ветер.

Нас встречают.

Эти божьи твари действительно большие. Их четверо, и, случись что не так, они затопчут меня и боцмана прежде, чем мы успеем вскинуть винтовки. С высоты трехэтажного дома на нас глядят угольки недоуменных глазенок. Создания переминаются с лапы на лапу и переговариваются друг с другом посредством звуков, похожих на бормотание индюков. Я наслышан о буйном нраве здоровяков, поэтому стараюсь обойтись без резких движений. Просто иду между ними, моля Бога, чтоб

элефантоиды не решили, будто я претендую на их территорию и собираюсь бросить вызов.

Или они распознают в нас с Гаврилой собратьев по несчастью, или смекают, что опасности мы не представляем… в общем, пропускают без заминок. Чему я премного рад.

У каньона на земле трех лагерей царит анархия.

Чужепланетники заняты сном да голодом. Здоровяки вальяжно прохаживаются вперед и назад: кто парами, кто — по трое, им, несомненно, нечем себя занять. На утрамбованной площадке, куда раньше садились летуны, резвятся, играя в подвижную игру, громкоголосые увальни: прямоходящие свиньи десятифутового роста. На нас они сразу обращают внимание: приветствуют, топая пухлыми ножками, что-то кричат на тарабарском языке. Не желая попасть впросак, тоже топаем ногами, при этом стараемся, чтобы сапоги стучали по скале, как их копыта; кричим: «Э-гей!» На всякий случай не улыбаемся и не машем руками: мало ли как могут расценить жесты двуногие свиньи… Хороши друзья! Но лучше такие, чем никаких.

Людей находим не сразу. Они сидят у костерка, приютившись на пятачке, закрытом от ветра отвалами земли. Их шестнадцать — они оборваны хуже последних бродяг и едва-едва живы.

В очередной раз убеждаюсь, что Марс — мир, враждебный человеку. Чужепланетные обитатели трех лагерей, по-моему, чувствуют себя как дома. Они вполне здоровы и даже, кажется, не похудели. Вот, например, «свиньи» — носятся друг за другом и повизгивают от удовольствия.

А французы моргают, не веря очам. Наше повление для них — что-то вроде нисхождения архангелов на грешную землю.

Опершись на плечи товарищей, встает один из незнакомцев. Он трет грязной ладонью растрескавшиеся губы, на мерклых глазах выступают такие же мутные слезы.

— Oh, mes braves, oh, mes bons amis! — обращается к нам, протягивая сухие руки. — Voila des hommes!

— Voulez-vous manger? — спрашиваю я, хотя и так все яснее ясного. — N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal.

— О чем это вы? — сурово интересуется Гаврила.

— Что?.. Да они не ели больше двух недель! Неужели не понятно?

Гаврила хмыкает и без лишних слов выуживает из заплечного мешка галеты, кусковой сахар и две банки мясных консервов.

У французов вспыхивают глаза. Жажда жизни в сей же миг возвращается к несчастным. Сидящие у костра медленно поднимаются на ноги, они растроганы до слез и каждому хочется заключить нас в объятия.

— Merci… merci, monsieur… — шепчут, принимая скромные дары.

— Faut etre humain, voyez-vous… — говорю им.

…Потом эти люди показали нам пять выложенных крупным щебнем могил. Французы не пожалели сил и придали земле погибших моряков. Очень благородный поступок с их стороны — ведь они сами дышали на ладан.

Мы с Гаврилой крестимся, вытягиваемся по стойке «смирно». Молчим… Воет ветер, озорничая с нашими волосами, неподалеку — за пологой земляной насыпью — бормочут нелюди. Мы же мысленно взываем к павшим воинам.

Здравствуйте, друзья, и прощайте! Прощай, гальванерный старшина Лаптев, прошедший со мной бок о бок всю марсианскую кампанию, но пожелавший остановиться на ее финальном этапе. Прощайте, матросы! Спасибо вам за мужество, за человечность, за верность друзьям, за все!

Низкий поклон вам, братцы!