Солдаты мира
Шрифт:
Ермаков знал: пока никто из-за увалов не вымахнет — по всем данным до рубежа вероятной встречи с «противником» не меньше часа ходу, но больно уж робко и неуверенно действовал Линев, это могло разозлить кого угодно.
Игорь словно услышал друга: машины дозора наконец увеличили скорость. Они приближались к углу, образованному пологими высотами, и танк Ордынцева в голове ротной колонны тоже пошел веселее.
Верхняя броня накалилась, жгло руки, лежащие на откинутой крышке командирского люка, хотелось пить, от бессонницы и зноя голова тупела, казалось, лишь туго застегнутый шлемофон удерживает в ней
Три серые точки, возникнув над горизонтом, мгновенно выросли в размерах. Ермаков еще не успел понять, что роту атакуют истребители-бомбардировщики, как справа, над увалом, возникла пара тонких злых стрел, и «чужие» самолеты сизыми треугольниками прянули вверх, закручивая головоломные спирали противоракетного маневра. И все же один пронесся над колонной, оглушающий гром упал с неба, вдавливая тело Ермакова в открытый люк, и весь танк словно присел… Еще казалось, что не от стука двигателей, а от самолетного рева дрожит броня у плеча, когда в наушниках возник торопливый удивленный голос Линева:
— Впереди — тысяча метров — две колонны танков. Курс — встречный, на броне — белые полосы…
Ермаков не поверил: Линев не иначе как видит мираж. Когда чего-нибудь ждешь, и не то померещится, особенно в знойной полупустыне. Снова высунулся наружу, уперся руками в край люка, пытаясь приподняться выше, но он мог бы и не делать этого. Над покатыми спинами увалов, едва различимые на фоне дальних холмов, клубились, текли, отлого восходя к небу, желто-седые полосы пыли. Встречные колонны шли параллельными дорогами в километре одна от другой, шли на полной скорости, вероятно, как и рота Ордынцева, уверенные, что до «противника» далеко. Но разве не могли их дозоры или разведка прятаться за увалами? Значит, они спешат образовать клещи…
Огорошенный, Ордынцев остановил роту, начал поспешно докладывать обстановку комбату, потом умолк, видимо, решая, как ему поступить, когда пора бы уже отдавать приказ.
— Десятый! Вы поражены авиабомбой — выходите из колонны.
Ермаков не сразу понял, чей это скрипучий голос и кто так бесцеремонно разделался с командиром роты, а когда сообразил, ему стало холодно в раскаленной броне. Представитель штаба руководства учениями! Тот самый подполковник с колючими глазами, который вчера привез его в батальон. Ночью он находился при комбате, теперь же, когда запахло жареным, появился в головной походной заставе — вон его открытый вездеход притулился обочь колонны, близ командирского танка. На учениях посредник, по сути, представляет интересы «противника», и уж этот постарается. Ордынцев, конечно, поплатился за минутную остановку. В такой-то момент!..
Теперь права командира роты автоматически переходили к старшему лейтенанту Линеву, но сумеет ли он наверстать утраченное в эти две минуты бессмысленного стояния на месте?
Просто счастье, что роту от глаз «противника» пока скрывали высоты. Однако восходящие полосы пыли надвигались справа и слева, а с ними надвигалась беда. Еще пять — семь минут, и «противник» обнаружит роту, тогда ему останется лишь повернуть танки и дать волю орудиям. Ермаков представил, как справа и слева ломаются на суставы змеевидные тела колонн и расходящиеся веера танков громыхают
Но еще есть время, еще можно броском влево и вправо уйти из-под расстрела. Только бы не упустить той последней минуты и последней секунды, которые оставляют такую возможность…
А танки по-прежнему стояли вдоль обочины, вхолостую ворча двигателями, и дозор впереди, в самом углу сходящихся увалов, оставался неподвижным.
«Что же ты молчишь, Игорь?! Неужели так трудно отдать самый краткий приказ?! Заставь роту двигаться, разверни в линию — мы уж тогда постараемся, слышишь ты, черт безъязыкий!..»
Ермаков не замечал, что не просто думает — кричит эти слова с яростной надеждой на сказочную телепатию: вызывая в памяти лицо друга, он подсказывал ему самый простой и, наверное, самый надежный выход. Не смея выйти в эфир, он кричал свои слова в мертвые ларингофоны и не слышал собственного голоса в реве мотора и острых тресках эфира… Сколько он отдал бы теперь лишь за то, чтобы Линев разомкнул наконец свои уста, прежде такие говорливые, а сейчас запечатанные страхом перед внезапно свалившейся ответственностью, страхом перед тем, что неотвратимо надвигалось из-за увалов!
Темное пятно, похожее на тень уродливой птицы, металось на серой траве перед танком Ермакова, непонятным образом связываясь в подсознании со всем происходящим. Ермаков реально ощутил ход времени — каждый взмах стремительных крыльев этой птицы уносил доли секунд, которыми измерялось существование второй танковой роты, и крылья не знали остановки, они летели куда-то в одну сторону, полет их был необратим, как сами события. Ему некогда было поднять голову и опознать висящий над колонной вертолет — две пылевые полосы подходили к увалам, и рота попадала между двух огней.
Так вот он, тот неоконченный «бой» игрушечных танков. Здесь-то он будет скорым, и ни оттянуть, ни изменить исхода его лейтенант Ермаков не властен. Потому что здесь не ящик с песком, и танки здесь настоящие…
Ермаков возненавидел Линева.
«Что же ты делаешь?!» И вопрос, обращенный к Игорю, эхом вернулся к нему самому, заставив содрогнуться.
Впервые за двадцать три года жизни Ермаков почувствовал свое сердце. Оно не болело, не сжималось, не пыталось выскочить из груди. Оно раскачивалось, отсчитывая мгновения времени, раскачивало хозяина вместе с многотонной машиной и вдруг остановилось где-то в верхней точке огромной амплитуды, чтобы он с этой холодной и прозрачной высоты с небывалой отчетливостью увидел свою расчлененную надвое роту, без которой сам он ничего не значит и которая так же ничего не значит без лейтенанта Ермакова.
И он увидел, и черная тень отпрянула с пути.
— Я — Десятый! — Собственный голос показался тонким, противным, чужим. — Я — Десятый! Дозорной машине — на полной скорости вперед! Стать на гребне высоты и зажечь дымовые шашки!
Он еще говорил, а выхлопная труба дозорного танка уже стрельнула тугим клубом черного дыма, машина сорвалась с места, пошла на подъем, навстречу правой неприятельской колонне.
— Всем, кроме дозора, вперед!..
Рота теперь знала новый голос Десятого, ее длинное, суставчатое тело дрогнуло, все быстрее поползло по следам дозора.