Солдаты порядка (сборник)

Борисов И.

В. Чачин,

журналист, член общественного совета УВД Мособлисполкома

МОЯ МИЛИЦИЯ

Окончилась гражданская война. Вместе с разрухой, вместе с революционными гимнами молодая республика принимала на руки беспризорных детей. В те годы родилась тяжелая недетская песня: «Позабыт, позаброшен с молодых юных лет, я остался сиротою…»

Лучших своих людей, с «холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками», партия направляла спасать и воспитывать детей.

Хлеба нет. Топлива нет. Одежды нет. Для детей остались только игрушки: стреляные патронные гильзы. Чего-чего, а этого хватало.

…Подмосковный городок Пушкино. Ночь. Дождь. На столе начальника отделения милиции коптит щедро выкрученный фитиль керосиновой лампы. Тесно сгрудились над столом сотрудники. Каждому хочется прочитать, потрогать маленькую бумажку с печатью и размашистой резолюцией. Начальнику отделения Борису Конрадовичу Домбровскому удалось выцарапать для Пушкинского детского дома ордер на получение полутора пудов жиров. Москва дала.

Капала вода с кавалерийской шинели Домбровского, с кожанок и телогреек милиционеров. Никто этого не замечал: давно уж не было такой радости.

Потом успокоились, разделись, развесили на просушку свою одежонку (в то время у работников милиции формы не было) и стали мечтать. Ну что же, пока хоть жиры детям дали, потом, может, уголек дадут, там, глядишь, какую-нибудь «реквизированную буржуазную роялю» подкинут. А вдруг в их Пушкинском детдоме окажутся таланты?..

А через два дня жиры пропали. Завхоз детского дома понуро показывал милиционерам взломанный замок от кладовки, многозначительно кивал на окна детдома, откуда смотрели большеглазые бледные лица ребят.

Старшие из беспризорников неотступно ходили рядом, божились, клялись всеми детскими и взрослыми клятвами в том, что они не виноваты.

В воскресный день Борис Домбровский отправился на самый дальний от города сельский базарчик. Здесь и повстречал завхоза детдома. Под прилавком ведерко. В нем жиров на глаз больше пуда…

А ночью в домик Домбровского стук в окно: «В райсовет вызывают! Срочно!»

Начальник милиции подшивал валенок для сынишки. Иголку оставил в ее последнем надколе, шинель внакидку, шапку в карман, задул лампу, шагнул за порог в темноту. Грянули в упор два выстрела…

И сейчас стоит береза у порога этого дома. Стоит, уже состарившись, немая свидетельница трагедии. Я ее видел.

Эх, если бы она тогда, молодая, сильная, чуткая, смогла бы ударить ветками, смогла бы листьями прошептать тревогу!

Сыну Бориса Домбровского, Александру, остались в наследство доброе имя и кавалерийская «дзержинская» шинель, а беспризорным детям страны прибавилось игрушек: еще две стреляные гильзы.

…Сегодня в центре города Пушкино высится памятник милиционеру Борису Конрадовичу Домбровскому.

Молодой скульптор Игорь Лурье решил тему так: на постаменте высокий человек в длинной шинели, к нему прижался оборванный беспризорник в буденовке. Мальчуган доверчиво смотрит снизу вверх на милиционера, и в глазах ребенка надежда.

По сей день бытует у трудящихся Пушкино легенда, что их милиционер Борис Конрадович Домбровский —

потомок знаменитого генерала Парижской коммуны Ярослава Домбровского. Это же горячо утверждают и местные краеведы. Так ли это — я не знаю. Но в одном я уверен, что храброго, честного генерала далекой Парижской коммуны роднят с милиционером из Пушкино беспредельная любовь к трудовому народу, готовность отдать жизнь за правое дело революции.

Убитого Бориса Конрадовича Домбровского сменил на милицейском посту его сын Александр. Теперь в милиции работает внук Бориса Конрадовича — Сергей Александрович Домбровский. На эту почетную, мужественную работу рекомендовал паренька коллектив Пушкинской мебельной фабрики, где тот был секретарем комсомольской организации.

Партия, правительство, чутко прислушиваясь к голосу советского трудового народа, поставили перед Министерством внутренних дел и его органами главную задачу — совершенствовать работу на основе строжайшего соблюдения социалистической законности, охранять покой трудящихся и наше народное добро.

На работу в милицию народ посылает своих лучших сынов. Это парни от станков — ударники коммунистического труда, это наши демобилизованные герои-пограничники, комсомольские работники, выпускники юридических факультетов. У них есть все: молодость, любовь к Родине, чистота сердца. Быстро накапливается и опыт, и в этом им на помощь приходят бывалые сотрудники.

Вот один из них. Секретарь парторганизации подмосковного Ашукинского отделения милиции старшина Николай Яковлевич Бакатин — коренастый, подтянутый, с открытой улыбкой. Голубые с прищуром глаза его смотрят на мир спокойно, уверенно. На груди орден Красной Звезды, медаль «За оборону Сталинграда».

Бакатин рассказывает:

— Однажды вор обокрал сельский магазин. Бежал. Я преследовал. Ночью дело было. Он укрылся в развалинах старого дома. Я за ним. Он выстрелил. Пуля пробила фуражку да еще висок задела. Я за ним. Опять стреляет. Я не отвечаю. Не люблю стрелять в человека. На фронте настрелялся. Так и не расстегнул кобуру, взял голыми руками.

— Как же вам это удалось?

Смеется:

— Нас под Сталинградом сам командующий 62-й армией Василий Иванович Чуйков учил, как в домах драться. «Языка» без выстрела добывали.

Примолк, загородился папиросным дымком, опять ушел в воспоминания.

— А раз, знаете, специально оставил товарищу оружие, пошел, так сказать, в психологическую атаку. Как-то прибежала испуганная женщина: пьяный муж вконец озверел, схватил два ружья, опоясался патронташем, открыл стрельбу, всех разогнал, сидит дома, никого не подпускает. Я спросил, как зовут мужа по имени-отчеству. Иду в дом предельно спокойно. Он — ружье на изготовку, взвел курки, хрипит: «Не подходи! Даю минуту, говори, что надо?» Я пыль с табуретки смахнул, уселся. Он в угол попятился, навел ружье. Потрогал я чайник на столе, говорю: «Холодный. Подогрел бы, Василий Петрович, брось ружье-то. Видишь, я к тебе без оружия. Посидим, поговорим. Сахар-то есть? Чего разволновался-то?» Дрогнуло ружье. На секунду обмяк мой собеседник. Тут я его и обезоружил…