Солдаты второй линии
Шрифт:
— На ваше попечение, Герасим Иванович. А я попробую мотоцикл починить.
— Давай, — понимающе кивнул сторож.
Незнакомец прошел в будку, снял мокрый плащ и сел к столу. Сторож расположился поодаль и положил на колени берданку.
— Вы что это? — вскочил неизвестный.
— Да вы не беспокойтесь, — сказал сторож. — Сядьте и сидите. Оружие-то ведь заряженное.
Слышно было, как за стенами будки взревел мотор мотоцикла.
Федя летел на заставу пулей. И часу не прошло, как наряд пограничников был в будке.
Сторож
Перед незнакомцем стояла кружка остывшего чаю.
— Угощал, — сказал Герасим Иванович, — не пьет. Не хочется, говорит.
Глубокая граница
Это было на Н-ском участке границы. Стоял тихий сентябрьский вечер. Застава находилась на опушке большого леса, который карабкался вверх с середины склона горы. В левые окна домика начальника заставы виднелся лес и вершина, а в правые — широкая долина с пурпурными квадратами колхозных полей.
Мы с начальником заставы только что вернулись с объезда охраняемого участка. Осматривали мы его придирчиво, скрупулезно, побывали и на соседней заставе. Застава мне понравилась.
Если говорить о границе, то многие представляют ее по-разному. Для одних она — линия, проведенная на географической карте, для других — узкая полоса земли, отделяющая одно сопредельное государство от другого, для третьего — участок, который доверено ему охранять. А если, скажем, он начальник заставы, то должен знать, и сколько оврагов у него на флангах, и как и где проложена дозорная тропа, и огорожена ли она в опасных местах, чтобы ненастной ночью не пострадали по-нечаянности свои же солдаты. Хороший начальник заставы знает, сколько кустов растет на ближних и дальних пригорках. Но отличный начальник заставы знает не только это, но и всех жителей округи и со всеми в дружбе. Не в панибратском знакомстве, а в настоящей, большой, человеческой дружбе, основа которой — в сознании общности великого дела охраны границы.
Поэтому после осмотра участка мы с начальником разговорились о том, что, по его меткому выражению, называется глубокой границей.
Я спросил начальника, как помогают пограничникам в охране рубежа дружинники и местное население.
— Вот мы с вами говорим о глубине нашей границы, — сказал он, — а я, пожалуй, на этот вопрос и не смогу вам ответить. Ну, кроме как: «не знаю». Участок — знаю. Солдат на заставе, вроде, знаю. Но вот где оканчивается граница — не знаю. Раньше, по неопытности, думал — за пограничной полосой, там, где не положено бродить кому вздумается.
Начальник подлил в стакан крепкого «пограничного» чаю, закурил и продолжал:
— Однако оказалось, что участок мой глубже. И потому, что есть у советских людей,
— Продавщица? — переспросил я.
— Да, продавщица промтоварного магазина. Зовут ее Таисия Петровна. По фамилии Петрова. Такая, знаете, дородная женщина, у которой, хоть это и не положено, в магазине и работа и «ясли». Поселок-то, где она живет, маленький, так матери, которым отлучиться надо, ей детей оставляют.
Таисия Петровна и торгует, и за детьми смотрит. Дохнуть, как говорится, некогда.
Нельзя сказать, чтоб поселок где-то на отшибе стоял, куда чужой какой человек век не заглянет. Нет, много народу бывает. То лесорубы, то лесники, то шоферы, то трелевщики. Много пришлого народа.
И вот однажды звонит Таисия Петровна на заставу. Меня спрашивает. Не нравится, говорит, ей один покупатель. Я, грешным делом, подумал, что зря она беспокоится. Почему, спрашиваю, не нравится. Не каждый покупатель должен продавцу нравиться. А она свое: «Оптовый слишком», — говорит.
— Чем же плохо? — спрашиваю.
— Тем и плохо.
Чувствую, что волнуется продавщица, только объяснить не может, но раз уж человек взволнован, то не без причин же.
Взял я группу — и в поселок. Он километрах в пяти от заставы. Скакали, что было мочи.
Доскакали. Оставил я двух бойцов на улице. Вхожу. Детина здоровый такой стоит у прилавка. Перед ним часы золотые на прилавке. В общем, все драгоценности, что были в магазине, около него сложены. И тут же Таисия Петровна стоит, коробку с дорогими духами в руках держит. Тут же и ребятишки крутятся.
Увидел меня детина, хвать одного мальца, закрылся им, кричит:
— Не подходи! Об пол грохну!
Мальчишка испугался, кричит.
Детина осторожно к окну подвигается.
И ведь до чего же мерзкая натура у гадов: самыми сволочными приемами пользуются. Видит, что попался, так нет, дай напоследок хоть еще одну подлость сделаю.
Солдат, что снаружи стоял, Шукур по фамилии, услышал крик, впрыгнул в окно и, прежде чем детина моргнуть успел, ударил его прикладом по голове.
Я тем временем мальчонку испуганного подхватил. Отдал Таисии Петровне, чтобы успокоила. И детину обыскал. Нож нашел, деньги. Много.
— А как же Таисия Петровна догадалась, что детина-то этот через границу махнуть хочет? — спросил я.
— Обыкновенно. Дорогу выспрашивал. Подарки дарил. Золото скупал. Это просто. Но с тех пор, когда меня спрашивают про глубину моего участка, я, право, не могу ответить. Думаю, что глубина границы измеряется не километрами, а глубиной любви к Родине наших советских людей.