Солдаты живут
Шрифт:
Могаба кивнул, как полагалось верному слуге. Для Протектора все это было игрой. Или, возможно, несколькими играми. Быть может, лишь превращая все в игру, и возможно выжить духовно в мире, где все остальное столь эфемерно.
— И еще мне нужна твоя помощь в ловле крыс. Падали стало слишком мало. И мои детки голодают.
Душелов снова протянула вороне кусочек лакомства. Этот подозрительно напоминал человеческий глаз.
9. Воронье Гнездо. Инвалид
— Я все еще жив?
Спрашивать
— Не шевелись, — услышал я голос Тобо. — Или пожалеешь, что шевельнулся.
Я уже жалел о том, что приходится дышать.
— Ожоги?
— Множество. И еще масса ушибов.
— Ты выглядишь так, словно тебя избили сорокафунтовой дубиной, а то, что осталось, медленно поджарили на вертеле, — произнес голос Мургена.
— А я думал, что ты в Хань-Фи.
— Мы вернулись.
— Мы продержали тебя без сознания четыре дня, — добавил Тобо.
— Как Госпожа?
— Она в другой постели. И в гораздо лучшем состоянии, чем ты, — сообщил Мурген.
— А как же иначе? Я ведь не стрелял в нее. Ну, что молчишь? Язык проглотил?
— Она спит.
— А как Одноглазый?
— Одноглазый не выжил, Костоправ, — еле слышно проговорил Тобо.
— Что с тобой? — спросил Мурген после паузы.
— Он был последним.
— Последним? Каким последним?
— Последним из тех, кто был в Отряде, когда я в него вступил. — Вот теперь я стал настоящим Стариком. — Что стало с его копьем? Оно мне нужно, чтобы покончить со всем этим.
— Какое копье? — не понял Мурген. Тобо сообразил, о чем я спрашиваю.
— Я сохранил его у себя дома.
— Огонь его повредил?
— Немного. А что?
— А то, что я собираюсь убить эту тварь. Нам давно следовало это сделать. А ты не своди глаз с того копья. Оно мне нужно. А сейчас я хочу еще немного поспать.
Мне надо уйти туда, где хотя бы на время не будет боли. Да, я знал, что Одноглазый когда-нибудь нас покинет. И думал, что готов к этому. Но ошибся.
Его кончина означала гораздо больше, чем смерть старого друга. Она обозначила конец эпохи.
Тобо сказал что-то о копье. Но я не разобрал его слов. И мрак навалился быстрее, чем я вспомнил спросить о том, что стало с форвалакой. Если Госпожа поймала или убила ее, то я напрягался напрасно… Но я сомневался, что с ней удастся покончить настолько просто.
Мне снились сны. Я вспомнил всех, кто ушел до меня. Вспомнил страны и годы. Страны холодные, жаркие, зловещие, а годы всегда были напряженными, разбухшими от несчастий, боли и страха. Кто-то умирал. Кто-то выживал. Если задуматься, то все это не имело смысла. Солдаты живут. И гадают — для чего?
О, эта солдатская жизнь для меня. О, сколько приключений и славы!
На выздоровление ушло гораздо больше времени, чем в тот раз, когда я едва не погиб под Деджагором. Даже несмотря на то, что Тобо помогал мне наилучшими целительными чарами, выученными у Одноглазого, и уговорил своих скрытных дружков тоже мне помочь. Говорят, некоторые из них способны вернуть к жизни даже покойника. А я ощущал себя покойником, старой развалиной, словно и не насладился преимуществом стасиса,
Солдаты живут. И гадают — для чего?
10. Воронье Гнездо. Выздоровление
Прошло два месяца. Я ощущал себя постаревшим на десять лет, но все же встал с одра и начал ходить — примерно как зомби. Меня и в самом деле поджарила едва ли не до хрустящей корочки струя почти чистого спирта, вырвавшаяся из дыры, пробитой огненным шаром Госпожи. Все вновь и вновь повторяют, что боги меня очень любят, потому что с такими ожогами не выживают. И что не окажись я в тот момент в удачном положении, когда форвалака находилась именно там, куда ударила пылающая струя, то от меня осталась бы лишь кучка костей.
И я не до конца убежден, что подобное не стало бы лучшим исходом.
Упорные боли не способствуют росту оптимизма или улучшению настроения. У меня даже начала появляться некоторая симпатия к покойной матушке Готе.
Я ухитрился улыбнуться, когда Госпожа принялась натирать меня целительной мазью.
— Даже в плохом можно отыскать нечто хорошее, — сказала она.
— О да. Еще бы.
— Вот и думай об этом. Может, ты еще не настолько стар, как думаешь.
— Это ты во всем виновата.
— Дрему беспокоит твое желание отомстить за Одноглазого.
— Знаю, — Этого она могла мне и не говорить. Мне приходилось терпеть таких, как я, когда я был Капитаном.
— Может, лучше об этом забыть?
— Это должно быть сделано. И это будет сделано. И Дрема должна это понимать. — Дрема — сплошная деловитость. И в ее мире не очень-то много места для эмоционального снисхождения.
Она думает, что я хочу использовать смерть Одноглазого лишь как повод отправиться к вратам в Хатовар, основывая подобный вывод на том, что десять лет я пробивался сквозь ад, пытаясь добраться до этого места.
Ее трудно одурачить. Но она также способна зациклиться на одной идее и исключить иные вероятности.
— Она не хочет, чтобы у нас появились новые враги.
— Новые? Да у нас их вообще нет. Уж здесь точно. Пусть они нас не очень-то и любят, но все целуют нам задницы. Они же нас до смерти боятся. И начинают бояться еще больше всякий раз, когда к свите Тобо присоединяется очередная Белая Дама, Синий Человек, ведьмак или еще какой-нибудь персонаж сказок-страшилок.
— Так все дело в этом? Я вчера видела вместе с Черными Гончими какое-то чудище, которое Тобо назвал «вовси». — Моя красавица способна ясно видеть этих призраков, даже здесь. — Размером с бегемота, но выглядит как жук с головой ящерицы. Причем ящерица с большими зубами. Цитируя Лебедя, «у него такой вид, точно он грохнулся с дерева, а в полете наткнулся на все ветки до единой».